ЗЕРКАЛО
Шрифт:
Иоанн умножил государственные доходы приобретением новых областей и лучшим порядком в собирании дани, расписав земледельцев на сохи, и каждого обложив известным количеством сельских, хозяйственных произведений и деньгами: что записывалось в особенные книги. Вероятно, что казна имела также немалый доход от внешней торговли."
Глава 6
В принципе, мы все изучали историю государства российского, написанную так, чтобы деяния государей российских не затмевали успехи коммунистической партии, объявленной как "ум, честь и совесть нашей эпохи". Иоанн III был одним из царей, и акцента на его всемирно-историческое значение не делалось. Но что, какая тайна поставила герра Пфеффера в положение заложника неведомых
"Доселе географы не знали, что честь древнейшего из всех описанных европейских путешествий в Индию принадлежит России Иоаннова века. Некто Афанасий Никитин, тверской житель, около 1470 года был по делам купеческим в Декане и в королевстве Голькондском. Мы имеем его записки, которые хотя и не показывают духа наблюдательного, ни ученых сведений, однако ж любопытны, тем более, что тогдашнее состояние Индии почти совсем не известно. Наш путешественник ехал Волгою из Твери до Астрахани, мимо татарских городов Услана и Берекзаны; из Астрахани в Дербент, Бокару, Мазандеран, Амол, Кашан, Ормус, Маскат, Гузурат и далее, сухим путем, к горам Индейским, до Бедера, где находилась столица Великого султана Хоросанского; видел Индейский Иерусалим, то есть славный Элорский храм, как, вероятно, именует города, коих нет на картах. Через шесть лет Афанасий Никитин возвращается в Россию, ограбленный турецкими пашами и, будучи доставленным ко двору Иоаннову, рассказывает удивительные истории, подарив царю металлическое зеркало индийской работы, отражающее лучи солнца с большей силой, чем зеркала хрустальные венецианских мастеров.
С этого момента начались изменения, отвратившие Иоанна III от дел ратных и подвигнувших его на созидательные дела во благо России.
В 1503 году меня призвали в покои Иоанновы для доклада моих записей о делах царских, которые должны были войти в историю государства российского.
Я был и есть иноземец, много лет проживший в России, выучивший язык и обычаи народа русского, ставшим по жизни русским, но являющимся иноземцем, для которого интересы общечеловеческие выше интересов одного народа.
Об этом и говорил со мной наедине Великий князь Иоанн, удивив многих царедворцев, ловящих и оценивающих каждый взгляд князя. Хмурый взгляд предвещал скорое падение; ласковый взгляд - подарок и раболепное отношение других искателей милостей.
Упаси, пресвятая дева Мария, от милостей царских. Ласковый царь русский дал мне задание исследовать зеркало, подаренное ему Афанасием Никитиным. Почему-то, когда князь смотрелся в зеркало, ему становилось плохо. Не по здоровью телесному, но духовному. Охватывало чувство раскаяния перед людьми за причиненное зло намеренное или нечаянное. Вспоминались новогородские побоища. Ущемление прав удельных князей, слезы их детей, лишавшиеся самостоятельного прокорма, не зависимого от воли Великого князя. Зеркало заставляло говорить истинную, как перед Богом, правду. Доверить исследование русским вельможам и книжным людям нельзя. Раструбят везде о бесовских силах и о том, что Дьявол помогает Великому князю. А для тебя, иноземец, - сказал князь, - интереса нет меня чернить. Мало кто и поверит, подумают, что ты с нечистой силой связан и на князя воздействие делаешь. Сожгут в поле или кол осиновый в грудь вгонят. А жить будешь в секретной светелке в княжеском доме. Ответ только передо мной держать будешь. В твоих руках жизнь твоя. И в моих. Пока я жив, и ты жив будешь. А сейчас скажи слова страшной клятвы о сохранении княжеской тайны.
Сказал я слова клятвы. Тут же два дюжих рынды схватили меня за руки и уволокли из залы. Поместили меня в маленькой комнатке, без окон, типа камеры. Освещалась она восковыми свечами, как и в княжеских покоях. Стол, лавка, бумага, свинцовое стило. Воздух в камере был свежий, и пламя свечи колебалось. Слава Богу, не задохнусь.
На столе лежало злополучное зеркало и поблескивало в свете пламени. Вечеряло. Мне принесли ужин от княжеского стола: кусок холодной вареной курицы, хлеб, лук, квас с хреном и моченую бруснику. Вкус и запах просто манил к столу. От пережитого я был очень голоден и начал с курицы.
Пережевывая мясо, мне вдруг показалось, что это я поймал бедную курицу, которая спокойно паслась на дворе, поклевывая разбросанные зернышки, взял ее в руки и понес к деревянной колоде, где отрубил ей голову, а потом начал ощипывать, разбрасывая красивые перья. Потом я же опалил на огне места, откуда росли перья, очистил обугленные места ножом, разделал курицу и положил в чугунок с водой. Вода булькала в котелке, а я размышлял о том, что курица живое существо, и как тварь Божия создана, для того, чтобы жить и продолжать жизнь этого живого мира. Кусок застрял у меня в горле. Посмотрел на зеркало и мне стало совсем тошно, как убийце, совершившему неправое дело за полушку денег. Бросив курицу, я сидел за столом, подперев голову руками, мучимый раскаянием в содеянном, тупо уставившись в пламя свечи. Взяв зеркало в руки и посмотрев в него, я понял, что я величайший в мире преступник и не имею права находиться среди людей. Я чувствовал, что схожу с ума. Раскаяние, чувство огромной вины заполняло мою душу. Закусив зубами кулак, чтобы не закричать, я остервенело бил зеркалом по столу, разбрасывая на пол пищу. В конце концов, я бросил зеркало под лавку. Затем я внимательно огляделся по сторонам. Неужели это я разбросал по полу принесенную мне еду. Ведь она же от княжеского стола. Если кто это увидит, то сразу же донесет, что я брезгую есть из княжеских рук, когда другие готовы вылизывать все, что можно вылизать, чтобы доказать свою преданность и готовность услужить. Собрав все с пола, я снова принялся за еду, вспоминая то, что со мной произошло. Багровый след зубов на моей левой руке явственно свидетельствовал о крайнем волнении, произошедшем со мной. С аппетитом, достойным голландскому Гаргантюа, я доел курицу с овощами и запил все ароматным и острым квасом. Улегшись на мягкую подстилку лавки, я начал более спокойно размышлять о произошедшем.
Зеркало имеет какое-то волшебное, а может быть и не волшебное, но свойство. Глядящийся в него или находящийся рядом с ним человек начинает оценивать все свои действия с позиции нанесения вреда всему живому. В рассказах Афанасия Никитина встречались упоминания о том, что в Индии существуют священные животные, которых под страхом смерти запрещается убивать, даже если они приносят смертельную опасность человеку, а людям, исповедующим эту религию, запрещается есть пищу, приготовленную из живых существ.
Если исходить из такой посылки, то человек самое кровожадное существо на земле. Он выращивает животных, чтобы употреблять их в пищу, несмотря на то, что животные привыкают к человеку и становятся ручными, поджидая человека и прося от него что-нибудь лакомое. Охотники охотятся в лесу на диких зверей, которые есть существа Божие. Рыбаки ловят рыбу, чтобы накормить других людей и получить за это деньги, которые они пускают на покупку тех же продуктов, приготовленных из живых существ. Иисус Христос с апостолом Павлом тоже занимались рыболовством, значит, это не есть смертельный грех. Но нигде не сказано, чтобы праведники Божие потребляли в пищу мясо.
Проходя по лесу, по траве человек давит своими ногами все живые существа, прячущиеся в траве. Выкашивая траву на полянах, он лишает пищи зверей и птиц. Значит, своим появлением на белом свете человек совершает огромный грех, сопровождая свою жизнь бесконечными убийствами от курицы до человека, то ли в смертном бою, то ли в запале от злобы. Но ведь Господь Бог создал человека по образу и облику своему. Значит, все то, что делает человек во славу Божию определено самим Господом Богом и не может являться грехом.
Глава 7
Стал я вспоминать библейские истории, и они несколько успокоили мой грешный дух. Не только одной манной небесной питается человек.
Когда сыны Израилевы стояли у горы Синай, питались они манной небесной, которую Бог еженощно посылал им. Когда пошли они в землю ханананскую, то устали и начали роптать, но ропот свой они направили против манны. Мы помним рыбу, которую ели в Египте, огурцы и дыни, лук и чеснок, а ныне ничего нет, только манна в глазах наших, - стонали они.