ЗЕРКАЛО
Шрифт:
И так сей народ легкомысленный еще желал мира с Москвою, думая, что Иоанн устрашится Литвы, не захочет кровопролития и малодушно отступится от древнейшего княжества Российского.
Никакие увещевания государя российского не действовали на новагородцев. Тогда Иоанн произнес решительное слово "да будет война!"…
И началось страшное опустошение. С одной стороны воевода Холмский и рать великокняжеская, с другой псковитяне, вступив в землю Новгородскую, истребляли все огнем и мечом. Дым, пламя, кровавые реки, стон и вопль от востока и запада неслися к берегам Ильменя. Москвитяне изъявляли остервенение неописанное: новогородцы изменники казались им хуже татар. Не было пощады ни бедным земледельцам, ни женщинам.
Псковитяне взяли Вышегород. Холмский обратил в пепел Русу. Не ожидав войны летом и нападения столь дружного, сильного, новогородцы
Новогородцы приписали сие несчастие тому, что конное их войско не соединилось с пехотным, и что особенный полк Архиепископский отрекся от битвы, сказав: "Владыка Феофил запретил нам поднимать руку на Великого князя, а велел сражаться только с неверными псковитянами". Желая обмануть Иоанна, новогородские чиновники отправили к нему второго посла, с уверением, что они готовы на мир, и что войско их еще не действовало против московского. Но Великий князь уже имел известие о победе Холмского, и, став на берегу озера Коломны, приказал сему воеводе идти за Шелонь навстречу псковитянам и вместе с ними к Новугороду: Михаилу же Верейскому осадить городок Демон. В самое то время, когда Холмский думал переправляться на другую сторону реки, он увидел неприятеля столь многочисленного, что москвитяне изумились. Их было пять тысяч, а новогородцев от тридцати до сорока тысяч. Но воеводы Иоанновы, сказав дружине: "Настало время послужить государю; не убоимся ни трехсот тысяч мятежников; за нас правда и господь вседержитель", бросились на конях в Шелонь, с крутого берега, и в глубоком месте. Новогородцы не стояли ни часу, лошади их, язвимые стрелами, начали сбивать с себя всадников; ужас объял воевод малодушных и войско неопытное; обратили тыл; скакали без памяти и топтали друг друга, гонимые, истребляемые победителем; утомив коней, бросались в воду, в тину болотную; не находили пути в лесах своих, тонули или умирали от ран; иные же проскакали мимо Новагорода, думая, что он уже взят Иоанном. В безумии страха им везде казался неприятель, везде слышался крик: Москва! Москва! На пространстве двенадцати верст полки великокняжеские гнали их, убив двенадцать тысяч человек, взяли одну тысячу семьсот пленников. Холмский и боярин Феодор Давидович, трубным звуком возвестив победу, сошли с коней, приложились к образам под знаменами и прославили милость неба…"
Глава 3
Писана эта история человеком либо самому бывшим свидетелем происходящих событий, либо слушавшему изустные рассказы об этом. Для верности я обратился к истории государства российского Н.М. Карамзина, изданной в 1842 году в типографии г. Санкт-Петербурга. И хронология соблюдена и последовательность изложения. Неужели я нашел рукопись самого Карамзина, почему-то написанную от имени какого-то Якова Пфеффера. Сравнив фотокопию рукописи Карамзина с имеющимся у меня документом, я понял, что Карамзин к ней и не прикасался. Да и возраст, и качество бумаги наводили на мысль о том, что документ сей много старше самого Карамзина.
"Миновало около двух недель после Шелонской битвы, которая произвела в новогородцах неописанный ужас. Они надеялись на Казимира, и с нетерпением ждали вестей от своего посла, отправленного к нему через Ливонию, с усильным требованием, чтобы король спешил защитить их; но сей посол возвратился, и с горестью объявил, что магистр ордена не пустил его в Литву.
Сильное брожение открылось в Новагороде. Народ рассуждал, что времена переменились; что небо покровительствует Иоанну и дает ему смелость вместе со счастием; что сей государь правосуден: карает и милует; что лучше спастися смирением, нежели погибнуть от упрямства. Народ видел в Марфе-посаднице главную виновницу сей бедственной войны; он требовал хлеба и мира.
Новгородцы за свою вину обещали внести в казну великокняжескую пятнадцать тысяч рублей или около восемидесяти пудов серебра, в разные
Еще Новгород остался державою народною, но свобода его была уже единственно милостию Иоанна и долженствовала исчезнуть по мановению самодержца. Нет свободы, когда нет силы ее защитить…"
Все как-то современно и своевременно. Обстановка в новой, обновленной России такая же, как и во времена Ивана III. Удельные князья, решающие, подписывать или не подписывать Федеративный договор, мечтающие о введении своего государственного языка в ущерб русскому народу и другим народам, не знающих их языка, нападающие на армию российскую, нося на плечах генеральские погоны, не выплачивающие федеральные налоги, но требующие поддержки от Центра. Времена молодости Ивана III, кажется, уже начинают проходить. Придет царь новый, милосердный, соберет всех воедино, усадит за один стол и ласково заставит жрать без соли свои Вечевые грамоты, раздирающие государство Российское на части. Заставит поверить, что жить в мире и дружбе намного лучше и выгоднее, чем бодаться как неразумным теляти с вековым дубом.
Глава 4
"Одержав сии победы, судьба Иоаннова ознаменовалась новым величием посредством брака, важного и счастливого для России, ибо следствием оного брака было то, что Европа с любопытством и с почтением обратила взор на Москву, дотоле едва известную; что государи и народы просвещеннейшие захотели нашего дружества; что мы, вступив в непосредственные сношения с ними, узнали много нового, полезного как для внешней силы государственной, так и для внутреннего гражданского благоденствия.
Дочь последнего императора греческого Константина Палеолога Софья стала новой женой Иоанна. Многие греки, приехавшие с царевною, сделались полезны в России своими знаниями в художествах и в языках, особенно в латинском, необходимом тогда для внешних дел государственных; обогатили спасенными от турецкого варварства книгами московские библиотеки и способствовали великолепию нашего двора сообщением ему пышных обрядов византийских, так, что с сего времени столица Иоаннова могла действительного именоваться новым Царемградом, подобно древнему Киеву. Иоанн, по свойству с царями греческими, принял и герб их, орла двуглавого, соединив его на своей печати с московским: то есть, на одной стороне изображался орел, а на другой всадник, попирающий дракона, с надписью: "Великий князь Божиею милостию господарь всея Руси".
С лета 1462 по лето 1475 от рождества Христова царь Иоанн привнес много полезного для России. Сей монарх готовил знаменитость внешней своей политики утверждением внутреннего состава России: желал ввести совершенное единовластие, истребить уделы, отнять у князей и граждан права, несогласные с оным, но только в удобное время, пристойным образом, без явного нарушения торжественных условий, без насилия дерзкого и опасного, верно и прочно, одним словом, с наблюдением всей свойственной ему осторожностью. Новгород изменял России, пристав к Литве; войско его было рассеяно, гражданство в ужасе: Великий князь мог бы тогда покорить сию область; но мыслил, что народ, веками приученный к выгодам свободы, не отказался бы вдруг от ее прелестных мечтаний; что внутренние бунты и мятежи развлекли бы силы государства Московского, нужные для внешней безопасности; что должно старые навыки ослаблять новыми и стеснять вольность прежде уничтожения оной, дабы граждане, уступая право за правом, ознакомились с чувством своего бессилия, слишком дорого платили за остатки свободы, и, наконец, утомляемые страхом будущих утеснений, склонились предпочесть ей мирное спокойствие неограниченной государевой власти.