Жадность
Шрифт:
С того дня он стал всё примечать, обдумывать и однажды во дворе в воскресное утро спросил у отца:
– Скажи, пап, раз ты бьёшь мамку, значит так богу угодно?
Алексей Луков посмотрел на сына так, как будто с ним заговорила жаба, которую он видит впервые в жизни. Но папаша честно думал, хмурил лоб и, наконец, хмыкнул:
– Ха! Чем чёрт не шутит… Может, твоя правда… Я-то честный христьянин, а вот она не знаю, но раз лупцую её,
Степан, воодушевлённый таким ответом, задал следующий вопрос:
– А вот отец Григорий тоже христианин, а почему он в пост мясо жрёт да самогонкой запивает, а бог его не наказывает? А вот другим, отец Григорий это запрещает. А сам граф охотиться в пост сколько раз ездил и ничего, не покарал? Деньги у него как были, так и водятся, имение не отнял, не видно кары-то. А вот в Крапивцах церкву бог молоньёй спалил, это кто ж там провинился? Никак сам поп святой?
Отец закряхтел и задумался надолго.
– Ну, знаешь, мало ли… Всех кар не углядишь, – неуверенно начал предок, но вдруг вскинул голову и грозно заявил: – И потом, не наше дело пути Господни прозревать. У графа недавно отец помер… А про Крапивцы лучше у святого отца поспрашивай, он тебе всё разъяснит.
Но Стёпка уже не мог остановиться.
– Хорошо, я спрошу, но я вот что думаю: почему брат Федьки Сазонова, Илюха, болеет без конца? Может быть, он за грехи деда-прадеда расплачивается?
– Всё может быть, когда Бог спит, – снова впал в раздумье отец. – Хотя… Прадеда не знал, что ж брехать-то буду, а дед тут вот жил, знали его все. Набожный он был, пока умом не тронулся. Говорю, спроси лучше Гри…отца Григория, а я тебе что, богослов что ли?
И тут Стёпа сделал ошибку: не остановился, а стал на скользкий путь семейных неурядиц.
– Отец, а может быть такое, что за мамкины побои мои дети или внуки расплотются? Вот тебя бог не тронет, может, спит, а твоим правнукам всю жизнь платить не опла…
Стёпка не закончил предположение. Щеку ожгла жгучая боль, и он оказался в дворовой пыли. Сквозь шум в ушах различил отцовские крики о том, что он верующий, что всегда молится, не упоминает всуе Господа Бога нашего, а даже норовит выпивкой с его слугой поделиться, но вот за что Бог его таким сыном наградил, что он не так сделал, чтобы заслужить такое недоразумение, никак в толк не возьмёт. Когда закончил причитания, захотел идти разбираться с Захаром, разъяснить, чему сына учить надо, а чего знать ему совсем ненадобно, но испуганный Стёпка выдал того, кто посеял в его мозгах смуту. Отец выпил стакан самогону, запил стаканом бражки, ухватил сына за шиворот да отправился к кузнецу.
Дорога, поросшая зелёной травкой, расплывалась перед Степкой из-за слёз, которые не катились по щекам, а стояли в глазах. Больно не было, больше обидно. Отец постоянно обзывал его и мать, подгонял парня подзатыльниками и тычками в спину, а время от времени ногой пониже спины.
Папаша шагал бодро, уверял, что сейчас отучит его задавать дурацкие вопросы, научит не сомневаться в делах и поступках Господа Бога, когда ухайдокает этого пришлого дурня, что чужим мальцам вкладывает безбожие в души. По пути отец снова приложился к бутылке и выхлестал всю до донышка. Только тогда по щекам мальчишки покатились крупные слёзы. Алексей Луков заметил, как сын размазывает по лицу солёную влагу рукавом рубахи. С горящими сумасшедшими глазами и оскаленным в усмешке ртом, тут же принялся насмехаться над ним и уверять, что сын из него никакой, и Бог недоглядел, Стёпе нужно было родиться бабой, что за ласку и заботу готова стелиться под любого мужика. Затем последовал подзатыльник и крик с ударом кулака в спину:
– Шагай, так твою разэтак, шагай! Я тебя научу, как настоящим мужиком быть, а то сопли, нюни, распустил тут, передвигай ходулями и не реви, как девка-брошенка!!
Стёпа не хотел помнить всё, что наговорил в тот день папаша, но эти слова впечатались раскалённым клеймом в его сердце, и, каждый раз всплывая в памяти, выводили парня из себя.
Увидев, что ворота дома кузнеца распахнуты, что означало присутствие хозяина, отец остановился. Мальчишка посмотрел на недавно разъярённого родителя и заметил его нерешительность. Стёпа понимал: начистить рожу кузнецу может не каждый, но совсем не ожидал робости от этого человека, который бил мать, сестру, а совсем недавно его самого, тот, который грозился показать Митричу, где зимуют раки и кузькину мать, а теперь топчется на месте, кусает губы и тут же вытирает их ладонью. Глаза отца бегали: то смотрели на ворота, то на лес, то с бешенством жгли Стёпкино лицо.
Может быть, он так бы и не решился, но тут Стёпка ухмыльнулся и, обвиняя, бросил:
– Трусишь! Ты только и можешь мамку лупить да сеструху, а супротив настоящих мужиков…
Конец ознакомительного фрагмента.