Жадный, плохой, злой
Шрифт:
– Остыл, Сашок? – дружелюбно осведомился я. – Вот и прекрасно. Теперь выбирайся из этого вертепа и дуй в казарму.
Проходя мимо, он возмущенно выдул из ноздри красивый красный пузырь, засверкавший на солнце. Полюбовавшись этим зрелищем, а потом и спинами двух быстро удаляющихся товарищей, я переключил свое внимание на Натали.
Она как раз пыталась обогнуть щит с другой стороны и по-кошачьи шипела, путаясь в виноградных лианах и в зарослях чертополоха.
– Исцарапаешься, – предупредил я. – А к твоим вещам я все равно успею раньше. Не голой
– Чего ты от меня хочешь? – спросила Натали, убедившись в справедливости моих слов.
– Не вдовьих ласк, – заверил я ее. – Кстати, могла бы для приличия хотя бы черную повязочку у своих кавалеров одолжить.
– Что тебе от меня надо? – Оттого, что формулировка вопроса слегка изменилась, он от этого интересней мне не показался.
– Иди сюда, – предложил я, вместо того чтобы ответить. – Потолкуем.
Повернувшаяся ко мне мордашка после обработки пивной банкой выглядела карикатурой на одну известную голливудскую звезду, которую я всегда путаю с совсем другой, а ту, другую, – с Клаудией Шиффер. Не очень обидной карикатурой, дружеской, но все же не восхитительной копией один к одному. Уменьшившиеся за счет переносицы глазенки, чрезмерно распухшие губы, подозрительные темные пятна под слоем тональной крем-пудры – все это было рассчитано, как говорится, на любителя.
– Говори, зачем приперся и убирайся, – поторопила меня приблизившаяся Натали, которую мой задумчивый взор заставлял нервничать все сильнее.
– Да вот решил полюбоваться тобой, нимфа ты крашеная, – задушевно сказал я.
– Нимфоманией не страдаю, – осадила меня Натали, не пожелавшая дискутировать по поводу платинового оттенка своих волос. – Так, подурачилась с мальчишечками перед отъездом. Господин Дубов намекал, что выставит меня если не сегодня, то завтра, вот я душу и отвожу.
Душа! Оказывается, у Натали она все же имелась. А по виду не скажешь.
– Прощание славянки, значит? – подытожил я.
– Уж не жидовки! – высокомерно ответила эта белокурая бестия, пытаясь теснить меня грудью. – Пропусти и дай мне одеться. А то закричу!
– Тут, наверное, давно привыкли к твоим страстным крикам в парке, – предположил я. – Но если я ошибаюсь и на шум действительно сбегутся юные патриоты, то твоя физиономия после этого будет оцениваться в у.е.
– В условных единицах, что ли? – Натали изящно выгнула бровь.
– В уевищах, – разочаровал я собеседницу. – В полных уевищах. Это специальная система единиц для разных уродов, в том числе и моральных.
Ее глаза забегали из стороны в сторону так проворно, что их обладательница чуть не заработала косоглазие. Чуяла, кошка, чье мясо съела! Это внушало оптимизм.
– Хорошо, кричать я не стану, – сказала она наконец. – Но одеться-то ты мне позволишь? Не слишком приятно стоять голой перед мужчиной.
– Только что их здесь было два, – напомнил я. – А до этого еще неизвестно сколько. Так что перетопчешься, не сгоришь со стыда. Зато у меня будет гарантия, что, одевшись, ты не затеешь бег по пересеченной
– Ты хочешь, чтобы я осталась, да, Игорек? – Она тронула меня за запястье.
Начинался процесс обольщения. Кошка, стащившая чужой кусок, всегда готова мурлыкать, тереться об ноги и задирать хвост. Такова их кошачья натура. За это женщины их и любят. Им есть чему поучиться у кошек, и наоборот.
Я надавил указательным пальцем ее сосок и игриво произнес:
– Дзынь! К вам гости.
– Кто там? – Натали с готовностью подхватила игру, которую наверняка считала самой азартной и захватывающей на свете.
– Милиция, – веселился я. – Можно войти, хозяйка?
– Входите. – Ее дыхание сделалось учащенным, как будто кто-то в нее уже действительно вошел.
– Мы к вам с о-обыском, – дурашливо пропел я. – Сами выдадите интересующий нас предмет или придется допросить вас с пристрастием?
– Предмет? Какой предмет? – Только что доверчиво льнувшая ко мне Натали отпрянула, как если бы заподозрила во мне вампира.
– Видеокассета. – Я уже не улыбался. – Наркотики, оружие и даже вибратор, если он у тебя имеется, можешь оставить себе. Меня интересует только кассета, которую ты взяла с моего стола. Пока что я не применяю выражение «украла» – цени это. С воровками я обхожусь очень жестоко.
Натали взглянула налево: там возвышался дощатый щит, пробить который не удалось бы и самой упрямой головой. Натали взглянула направо, где путь к бегству преграждала сплошная металлическая сетка, сквозь которую удалось бы просунуть разве что пару наманикюренных пальчиков. Тогда она обернулась и назад и уж было решила рискнуть прорываться через заросли, когда я придержал ее за плечо, особо напирая пальцами на тонкую ключицу.
– Не надо. – Я покачал головой. – Ничего у тебя не выйдет. Единственный шанс – немедленно вспорхнуть в небо. Летать умеешь?
Чем сильнее я сжимал плечо Натали, тем меньше она морщилась, вот какой парадокс получался! Даже не делая попыток вырваться, она просто смотрела на меня с ненавистью, которой хватило бы на десяток более впечатлительных людей, чтобы довести их до инфаркта.
– Ну? – Чтобы слегка подбодрить Натали, мне пришлось дружески потрепать ее за подбородок и не моя вина, что зубы ее при этом клацали, как клавиши пишущей машинки. – Где кассета?
– Как видишь, при себе я ее не ношу, – огрызнулась она, приглашая жестом полюбоваться собой.
Повода усомниться в ее словах у меня не было. Пластмассовая коробка 19х10 с жесткими гранями, это вам не овальное гусиное яйцо, которое мастерицы из ночных клубов могут упрятать в себя без помощи рук. Подобных трюков с видеокассетами даже в Книге рекордов Гиннесса не зарегистрировано, если я не ошибаюсь.
– Я прекрасно вижу, что при тебе есть, а чего нет, – буркнул я недовольно. – Все твое пусть остается при тебе, а мое – верни.
– Нет. – Натали помотала головой. – Ни за что. Можешь убить меня на месте, но кассеты ты не получишь.