Жадный, плохой, злой
Шрифт:
– Конечно! – Я вздохнул, отхлебнул из своей чашки кофе и сделал унылое лицо. Поскольку сахара в напитке не было, это получилось у меня вполне естественно.
– А ночью погиб еще один человек, – продолжала Ириша, как бы в задумчивости поглощая один рогалик за другим. – Володя Лепетуха. Отец очень ценил его. Теперь он места себе не находит.
– Души умерших всегда так, – заявил я с авторитетным видом. – Бродят вокруг своего тела, маются. А на сороковой день – фьють! – Мой взгляд метнулся вверх, как бы провожая отлетевшую душу.
– При чем
– Смерть, она любого из себя выведет, – философски заключил я. – Особенно собственная.
– Издеваешься?
Я допил кофе, наполнил чашку по новой и громко признался:
– Плевать мне, как ваш Володя жил и как он умер. Ничего хорошего о нем сказать не могу, потому что не знаю. И если за ним следом отправится этот азиатский недоносок, – я кивнул в сторону прислушивающегося Чена, – то я тоже лить слезы не собираюсь.
– Люди тебя охраняют, а ты… – сказала Ириша с упреком.
– Я не просил себя охранять!
Она подалась ко мне через стол и зашептала:
– Думаешь, некому позаботиться о том, чтобы отцовские мемуары не увидели свет? Его бывшие соратники на все пойдут, ни перед чем не остановятся. В первую очередь, конечно, они постараются уничтожить отца, но он способен позаботиться о себе. А ты? Ведь это так просто – уничтожить материалы, с которыми ты ознакомился, а тебя самого убрать.
– Да ни с чем я толком ознакомиться не успел! – сердито воскликнул я.
– Это теперь не так уж и важно, – авторитетно заявила Ириша, успевшая вывалять грудь в сахарной пудре, которой были щедро посыпаны рогалики. – Никто не поверит тебе. Да и какой смысл с тобой нянчиться? Гораздо проще от тебя избавиться, и дело с концом! – Она с остервенением отхватила зубами половину рогалика и заключила: – Хреновые твои дела, Игорь. Угодил ты в такое болото, что сам не выберешься теперь. Ты даже представить себе не можешь, какие дела творятся в стране и какие люди в этом замешаны!
– Догадываюсь, – буркнул я, вспомнив увиденное на пропавшей кассете. Деловитые рассуждения Ириши сразу зазвучали для меня раздражающе. Я должен был находиться с кассетой как можно дальше отсюда, вместо того чтобы попивать кофеек с дубовской дочерью и слушать ее интригующие россказни о больших людях и их больших делах. – Надоело мне это все! – сказал я со злостью. – Меня когда-нибудь оставят в покое?
– Нет. Теперь нет. Ни тебя, ни твоих близких.
– Посмотрим, – мрачно пообещал я.
– Ой, да брось ты хорохориться, Игорь! – отмахнулась Ириша. – Не таких обламывают!.. Лучше слушай, что я придумала. Надо продержаться от силы месяц. Не где-нибудь, а здесь, под надежной охраной. Потом ты заявишь отцу, что книга у тебя не получилась, а я стану рядышком признаюсь, что забеременела от тебя. И все. Пусть ищет себе нового биографа и новые приключения на свою старую задницу. А мы с тобой поженимся и уедем отсюда. Денег у меня хватит, чтобы не считать их до конца наших дней. Сочиняй свои детективы,
На словах все получалось так просто, что проще не бывает. Живи себе, Бодров, латиноамериканские мотивчики напеваючи, проматывай дубовские капиталы в монте-карлах, расхаживай босиком по калифорнийскому песочку, поплевывай в чистое испанское небо. Действительно, кому ты тогда будешь нужен такой, а, Бодров? А никому! Даже самому себе не очень. И это значит, что жить ты будешь легко, без всяких лишних забот и упокоишься тоже легко, таким же приятным во всех отношениях человеком. Что касается Москвы, то столица и без твоего участия простоит – если уж сожжение пережила и перестройку, то от пары лишних взрывов не рассыплется. Вера со Светочкой тоже без тебя проживут… или умрут, но ты об этом ничего не будешь знать, так что и горевать не придется.
Давай, Бодров, соглашайся! Все, что от тебя требуется, так это регулярно трахать Иришу и говорить ей приятные слова. Это будет твоим единственным долгом.
– Ну? – нетерпеливо спросила Ириша, с легкостью сгибая и разгибая чайную ложечку. – Как тебе мой план?
– Надо хорошенько прикинуть, – нахмурился я.
– Что тут прикидывать, Игорь? Соглашайся, и все. Завещание отца на меня составлено. Нечего тут прикидывать.
– Как же нечего? – притворно удивился я. – Вот заживем мы с тобой, как настоящие богачи, так? Где-нибудь на Беверли-Хиллз, например…
– Можно и на Беверли-Хиллз, – настороженно подтвердила Ириша.
– А в Голливуде принято возлюбленных в шампанском купать, сам в кино видел, – продолжал я все с тем же сосредоточенным видом недоумка, решающего сложнейшую арифметическую задачу. – Это же сколько ящиков с шампанским нужно будет перетаскать, чтобы наполнить ванну! По моим подсчетам, получается не меньше тридцати пяти. Замахаешься! Нет, Ириша. Такая шикарная жизнь не по мне. Проще здесь каким-нибудь грузчиком работать. А еще лучше – приемщиком стеклотары.
– Почему приемщиком стеклотары лучше, чем грузчиком? – спросила Ириша упавшим тоном.
– Ящики легче, – пояснил я авторитетно. – Потому что бутылки пустые.
На осмысление моего заявления ушла минута.
– Так бы тебя и убила собственными руками за твои шуточки, – сказала Ириша с чувством.
Наполовину это чувство состояло из гнева, а остальное было нескрываемой нежностью. Вот и пойми после этого женщин!
Появление Дубова было не столь эффектным и стремительным, как обычно. Явись он такой расслабленной шаркающей походкой на заседание Думы, сподвижники по фракции его со спины и не узнали бы, пожалуй. Да и личико у Владимира Феликсовича сегодня подкачало: какое-то все перекореженное, осунувшееся, с набрякшими мешками под глазами. К тому же выбритое весьма условно. Тушка курицы, кое-как опаленная на газовой горелке неряшливой хозяйкой, и та смотрелась бы опрятнее.