Жак де Моле
Шрифт:
Турский грош, в 1295 году стоивший 1 су, к 1305 году стал стоить 3 су. Поэтому в июне 1306 года король как ни в чем не бывало объявил, что возвращается к монетной системе Людовика Святого и что с 8 сентября ослабевший турский грош будет стоить столько, сколько ему полагается.
Одним — единственным ордонансом деньги королевства были обесценены на две трети.
Граф д'Эвро был личностью неординарной. Он обладал трезвым и ясным умом. Черты лица его отличались врожденным благородством и излучали ясный свет, присущий лишь людям духовно чистым. Король любил его общество и всегда обращался к графу, когда требовался совет в каком-нибудь сложном деле?
Ответ короля явно не понравился д'Эвро, и он погрузился в глубокое раздумье. Любой другой на его месте больше уже не касался бы больной темы. Но граф действительно был озабочен нуждами государства и судьбой короля, который, по его мнению, осуществлял достаточно рискованную политику.
— Брат мой, — вступил в разговор Шарль де Валуа, который все это время лишь молча наблюдал за двумя собеседниками, — вы, кажется, слегка взволнованы происходящим?
Если д'Эвро был самой добродетелью, то Шарль представлял собой полную его противоположность. Года на два моложе своего короля, среднего роста, он был человеком физически сильным и выносливым. Лицо его, хотя и отекшее, красное, хранило еще следы красоты. По Парижу ходили слухи о тех оргиях, которые устраивал брат короля в своих многочисленных резиденциях. Одеваться он любил с роскошью восточного принца, предпочитая всем тканям голубой велюр. Шарль считался законодателем моды того времени, и ему старались подражать все знатные вельможи двора. Так, высокий берет младшего Валуа украшали два больших рубина, а в левой мочке уха красовалась серьга, усыпанная дорогими алмазами. Волосы Шарля ниспадали на плечи, и кокетливая прядь украшала широкий лоб его.
Шарль втайне ненавидел графа д'Эвро, считая, что тот влияет на короля не самым лучшим образом. Монарх, по его мнению, не должен был позволять себе слабости. Изо всех сил Шарль старался, чтобы его царственный брат Филипп как можно быстрей забыл свою Жанну и перестал страдать по этому поводу. Нравилось принцу, как король обошелся с двумя папами, как сделал «ручным» понтифексом малоизвестного гасконца. Отныне ничто не может препятствовать королю. Его единственный враг — это он сам. И правильно сделал брат, что уменьшил вес золота и серебра монет. Пусть чернь страдает. Самим Богом так определено: чернь рождена для страдания и терпения. За гробом все равны. Так пусть уж здесь, в этом грешном мире, короли поживут так, как и положено помазанникам божьим, то есть в полной свободе своих решений, не оглядываясь назад и ни о чем не сожалея. Если Бог поставил королей над людьми, значит, он возвысил правителей, вырвал их из человеческого месива и указал путь к холодным и заснеженным вершинам истинной власти.
— Брат мой, — не без раздражения ответствовал Шарлю д'Эвро, — мое беспокойство вполне оправданно. Сир, не соблаговолите ли вы вызвать подкрепление? Полагаю, что королевская стража в случае бунта не сможет долго удерживать возмущенную толпу.
Неожиданно дверь в пиршественный зал широко распахнулась, и на пороге появился королевский прево. На его широком открытом лице было написано неподдельное беспокойство. Какое-то время король с недоумением и в полной тишине смотрел на него.
— Откуда вы, мессир? — произнес государь.
— С городских улиц, сир.
— И по какой причине вы решили ворваться в королевские покои?
Прево явно замешкался с ответом, тем самым возбуждая в душе короля еще больший гнев.
— Я слушаю! — потребовал Филипп Красивый, и лицо его приняло зловеще-величественное выражение.
— Увы, сир, это бунт! — почти прокричал в ответ прево и опустил глаза. — Толпа охвачена гневом. Нет никакой возможности вернуть жизнь города в привычное русло. Они бросают камни, вооружаются чем попало. Лучников на башнях дворца оказалось слишком мало, чтобы перебить восставших. Они подступают со всех сторон.
Новость так ошеломила Филиппа, что он не знал даже, как отреагировать на нее. Власть уплывала, выскальзывала из рук на глазах сразу трех свидетелей. Такие минуты слабости королям обычно не прощают. Надо было немедленно что-то сказать, что-то сделать, но не сидеть молча, демонстрируя полное безволие.
Время шло, а король молчал. Трещали лишь дрова в камине, и огонь освещал не прибранную после ужина посуду на столе, остатки пиршества, недопитое вино в бокалах. «Пир Валтасара, — пронеслось вдруг в голове Филиппа. — «Был взвешен и оказался легок». Кажется, так написано в Большой Книге».
— И вы, мессир, ворвались сюда, к своему государю, чтобы признаться в своем бессилии? — наконец-то нашел, что сказать, король. — Значит, вы просто не соответствуете своей должности.
Вина за происходящее, которая готова была вот-вот лечь на голову властелина, мгновенно обрушилась на гонца.
— Бунтовщиков слишком много, сир. К тому же к ним присоединились разбойники из соседних лесов. Они как вороны слетелись на добычу. Кажется, что злые духиада завладели Парижем.
— И вы, дорогой прево, заговорили про злых духов.Разве подобные слова употребимы в военной среде? Вы должны забыть про всяких духов и демонов, и если ваш король прикажет спуститься в ад, то и это вам надлежит сделать, не задумываясь. Мне не нужны поэты, прево, мне нужны солдаты. И пусть каждый хорошо делает свое дело. А злых духовмы оставим на попечение капелланов, монахов и святых.
— Но они повсюду, сир. Они громят дома богатых горожан и рвутся к дворцу.
Шарль с удовольствием отметил для себя, как ловко брат вышел из трудного положения, переложив всю ответственность на плечи подчиненного.
— Все, кто чинит беспорядки, несет смерть и разрушение, будут наказаны! — с воодушевлением произнес Шарль де Валуа, сам не зная, зачем он это сделал.
Филипп бросил в его сторону беглый взгляд, в котором угадывалось выражение благодарности, и тут же продолжил:
— И что же, мессир прево, вы собираетесь предпринять?
— Сир, толпа на улицах напоминает разбушевавшееся море. Оно в любую минуту готово поглотить нас.
— Опять поэзия. Нет, определенно, вы прошли хорошую школу куртуазности. Ваш язык слишком образный для служаки. После того как все уляжется, я обязательно подумаю, где можно будет использовать ваши недюжинные литературные дарования. А пока ответьте: что нужно делать в подобной ситуации?
Шарль, когда услышал про литературные способности, даже слегка зааплодировал — так понравилась ему реплика короля.
— Мой дорогой брат, король не ученая обезьяна на ярмарке человеческого тщеславия, поэтому впредь не надо никаких хлопков.