Жак де Моле
Шрифт:
Восемь дней спустя на банкете, устроенном папой, приглашенные кардиналы и гости о чем-то серьезно поругались, завязалась драка, в которой один из братьев Климента V был убит.
Учитывая эти обстоятельства, Ногаре почти был уверен, что папа не выступит с явным протестом против воли того, кто возвел его на престол.
Однако следовало как можно быстрей добиться массовых признаний тамплиеров.
Для этого арестованных держали отдельно друг от друга, чтобы они не имели возможности общаться и договариваться относительно показаний. Почти всех храмовников посадили на хлеб и воду, многих лишали постели и сна, иногда подсылали к ним шпионов, которые должны были
По годами отработанной схеме велась психологическая обработка тех, кто еще совсем недавно считал себя просто недосягаемым для закона. Ногаре отлично знал, как подготавливать повальные признания. Еще в детстве ему рассказывали об этом бабка и мать, чьи мужья были заживо сожжены на кострах инквизиции.
Позаботился королевский легат и о том, чтобы в состав судей вошли люди, хорошо знающие каноническое и гражданское право, а также владеющие искусством богословской аргументации. Это были все те же сокурсники Ногаре, с которыми он вместе делил тяготы и невзгоды студенческой жизни в далеком от Парижа Монпелье. Каждый с охотой согласился не предложение друга, которому столь благоволила фортуна и который без меры был обласкан королевскими милостями.
Умение вести допрос было главным достоинством инквизитора, и некоторые опытные судьи составили руководства для начинающих, в которых содержались длинные ряды вопросов, предназначенных для еретиков. Здесь можно было видеть, как развивалось и совершенствовалось особого рода тонкое искусство, состоящее в умении расставлять сети обвиняемым, ставить их в тупик и заставлять противоречить самому себе. Инквизиторы, сплошь однокашники Ногаре, вовсю прибегали к диалектике, полной софизмов, подобно тому как они это делали, будучи студентами в Монпелье, на схоластических диспутах.
И в то же время друзья Ногаре жаловались на двоедушие своих жертв, тамплиеров, обвиняя их в лукавстве и вовсю порицая иногда удачные усилия рыцарей, направленные на то, чтобы не обвинить самих себя. Схоластика и знания диалектики, которые были хороши для инквизиторов, воспринимались не иначе как дьявольский промысел, если к этим же приемам пытались прибегнуть заключенные рыцари.
Законники под предводительством Ногаре выступили против славного рыцарского ордена, который хотя и оброс «коричневой грязью», но все-таки сохранил еще остатки боевого духа. Получалось, что смелость, мужество и доблесть должны были погибнуть в умело расставленных юридических ловушках плешивых, с брюшком и с хитрыми злыми глазками людишек, которых выкопал из грязи сам наскоро слепленный королевской рукой Голем-Ногаре.
Такого вызова и такой войны рыцари никак не ожидали и действительно поначалу были просто обескуражены. Магистр же вместе с другими высшими иерархами ордена пребывал первое время в состоянии оцепенения. Но это объяснялось тем, что де Моле ждал известий о благополучном исходе от тех, кто плыл сейчас на галерах в открытое море, унося с собой одну из величайших тайн мира. Это было гораздо важнее, чем суетный процесс, затеянный королем, чье проявление алчности де Моле прекрасно видел, когда оставил Филиппа Красивого наедине с сундуками, полными золота и серебра.
Обвиненный в ереси имел мало шансов доказать свою невиновность. Допрос вел сам инквизитор с помощниками, а краткое изложение процесса записывалось судебным клерком. Главной целью было любым способом доказать вину. Обвиняемому не разрешалось иметь адвоката, даже если бы он смог его найти, да и свидетели давали показания в его пользу неохотно, опасаясь обвинения в соучастии. Те, кто давал показания против обвиняемого, могли оставаться анонимными на том основании, что иначе их могли запугать, так что зачастую обвиняемый в лучшем случае мог лишь прочитать краткое изложение их показаний.
В отличие от светской процедуры церковный инквизиторский суд мог использовать показания любых свидетелей, в том числе лжесвидетелей, преступников и отлученных от Церкви. Обвиняемому же разрешалось лишь назвать имена своих врагов и надеяться, что некоторые из них совпадут с именами свидетелей.
Но главной целью инквизиторов было получение признания из уст самого обвиняемого, ибо, если вина его не была им самим подтверждена, еретик мог быть примирен с Церковью. Если обвиняемый не соглашался признать свою вину, к нему могло быть применено принуждение — сперва тюремное заключение при последовательно ухудшающихся условиях содержания, а вскоре и пытка, сперва ограниченная, то есть такая, при которой нельзя было проливать кровь и наносить непреходящие увечья, а затем палачам разрешались любые изуверства. Времени даже для самой страшной пытки с увечьями отводилось не более часа, однако было немало случаев, когда этот регламент безжалостно нарушался и мучения продлевались до трех и более часов. Например, одного из тамплиеров палачи мучили с 8 до 11, изуродовали ему руку, в результате чего несчастный от перенесенных страданий пытался задушить себя, но ему не дали. Видимо, инквизиторы не были удовлетворены результатами своего допроса и собирались через какое-то время повторить все вновь.
Как только вина считалась установленной, публично выносился приговор в форме «общей проповеди». Еретики, которые «искренне раскаялись», могли быть примирены с Церковью и получали более легкое наказание — от денежного штрафа в случае незначительной вины до длительного тюремного заключения, когда осужденного заковывали в кандалы и сажали на хлеб и воду.
Порой обвиняемый обязан был носить на одежде особую нашивку — свидетельство своего бесчестия, из-за чего над ним нередко издевалась толпа. В некоторых случаях полагалось совершить паломничество.
Те, кто не отрекался от своей ереси, или отказывался от собственных первоначальных признаний, или же вообще не желал признать себя виновным, передавались светскому суду, чтобы он вынес им соответствующий приговор. Обычно их приговаривали к смерти на костре. Инквизиция отстранялась формально от пролития крови. В этом смысле она повторяла суд фарисейского синедриона, который приговорил Христа к смерти, а затем обратился к прокуратору Иудеи Понтию Пилату, с тем чтобы он назначил казнь через распятие. Грязную работу в этой тактике должен был выполнить кто-то другой, а не церковный суд и святая инквизиция, которая во многом копировала действия фарисеев, распявших Спасителя.
Имущество казненных еретиков конфисковывали в пользу короля, а их наследники не имели права занимать общественные должности по крайней мере в течение двух поколений. Остается лишь догадываться, на какие ухищрения должен был пойти Гийом де Ногаре, чтобы скрыть свое еретическое прошлое и подняться столь высоко по иерархической лестнице французского королевства.
Основным местом, где совершались признания и самонаговоры, была камера пыток. Вот она, преисподняя, место боли и страданий, высокого мужества и низкой подлости. Великому Данте и не надо было ничего выдумывать. Достаточно было лишь раз спуститься в подвалы инквизиции, и все круги ада предстали бы перед ним во всем своем грозном и ужасающем величии.