Жаклин Врана

Лерой Тодд

– Я полагаю – но это всего лишь предположение – что так тебя могли назвать – если речь идет о тебе – в честь какого-нибудь персонажа, – аккуратно фильтровал фразы он.

– Персонажи – это участники художественной литературы?

– Да, ее самой, – сглотнул аспирант. – Может, какой-нибудь немецкой сказки. Имя ведь традиционно немецкое.

– Сказки, – задумалась она.

– Ты ведь читала сказки в детстве?

– Нет, нам их читала мама, – искренне ответила она.

– Нам? Ты в семье не одна?

– У меня есть сестра.

– Надо же.

Мы действительно о тебе многого не знаем. Вернее мы о тебе ничего не знаем.

– Я о тебе, например, тоже ничего не знаю. Вообще ни о ком из вас.

– Потому что не интересуешься. А это не очень-то и вежливо. Не здороваться тоже невежливо. Ты, например, никогда не здороваешься. В нашем отделе к этому привыкли, но другие ведь тебя не так хорошо знают. Ты единственный человек из моих знакомых, кто не следует нормам поведения, которые соблюдают все вокруг. Ты не здороваешься, потому что уверена, что увидишься с этими людьми завтра. Это я понял не сразу, и первое время обижался. Думал, что ты считаешь меня не достойным своего внимания.

– Даже я не поняла. Просвети меня.

– Твою точку зрения тоже следует уважать, пускай она и неверная, по мнению многих. Ты заслуживаешь право на индивидуальный взгляд.

Жаклин задумчиво молчала, и Локу пришлось привлечь ее внимание.

– Это был вроде как комплимент.

– Да? И что мне с этим делать?

– Иногда ты чересчур откровенна, а иногда невыносимо закрыта. Я узнаю с кем и в какой позе ты спала прошлой ночью, но не имею понятия, кем были твои родители.

– Зачем тебе это знать?

– Если ты не будешь раскрывать этих вещей, то на чем строить диалог? Мы же не можем найти общих точек соприкосновений. Давай сделаем так. Я обменяю факт своей биографии на твой, договорились? Я родился в Германии, в Берлине, на севере. Мой отец Американец…

– Мы ведь не убийство твое раскрываем. Пока что ты жив и факты мне ни к чему.

– Хорошо, – успокоился и выдохнул он. – Скажи честно. Я просто проверяю. Ты ведь не раз лежала в психологических учреждениях, здесь и в других странах?

– Ты употребил слово «ведь», а оно предполагает заведомо положительный ответ.

– Хорошо, тогда утверждение. Ты лежала в клиниках. Я это знаю. Все это знают. Каким-то образом это просочилось в общественные круги, как бы ни старались Отто или Уве. Какие диагнозы тебе там ставили?

– Разные, но зачем тебе это знать? – отодвинулась Жаклин.

– Может быть, это как-то поможет отнести тебя к определенному классу людей.

– Не надо меня никуда относить, я не люблю общественные собрания. Социопатию, обсессивно-компульсивное расстройство, шизофрению, аутизм, всевозможные синдромы.

– Например?

– Всего и не вспомнишь, – потерла лоб Жаклин.

– Синдром Аспергера в этом списке был?

– Мне много чего ставили, но Отто всегда говорил, что верить во всю эту чушь не стоит.

– Это верно. В случае

с шизофренией они немного переусердствовали.

– Ее мне поставили еще в шестнадцать. Этих специалистов смутило то, что я предпочитаю одиночество большим скоплениям народа.

– Да, это, конечно, все решает, – усмехнулся Лок, дергая головой. – В таком случае дерьмо они, а не специалисты.

Жаклин почти улыбнулась.

– Кажется, это тот самый дом, – кивнул на стеклянный особняк юноша и принялся искать место для парковки.

Дом был окружен полицейской лентой, а место преступления огорожено железными опорами. Лок показал удостоверение караулящему патрулю и провел девушку внутрь. Жаклин интересовала комната покойника, особенно личные вещи. Она поднялась на второй этаж, оставляя Лока на страже внизу, осмотрела ванную и спальню. Полки, шкафчики, прикроватные столики ломились от многообразия таблеток. Некоторые из них Жаклин узнавала. Сердечные препараты она принимала и сама десятилетием назад. Стол в кабинете бурлил выписками из клиник и санаторием. Видимо, последние годы жизни владелец особняка посвятил исключительно лечению. Все проекты были оставлены и свернуты. Бесконечные счета и путевки строили на столе целые горы, корзины забиты купонами, вырезками о курортах.

Жаклин вытрясла мусорное ведро, опустилась на пол и принялась рыться в бумагах. Среди них заключения врачей, обследований и операций. Одна из последних действительно серьезная: пересадка чужого сердца. Об этом Питер не упоминал. Выписку Жаклин разгладила и аккуратно сложила. Она вспомнила о том, что сердце после убийства у старика изъяли, но, как оказалось, орган этот принадлежал вовсе не ему. Потоптавшись в кабинете еще десять минут и не заметив ничего более – менее примечательного, Жаклин покинула второй этаж и вернулась к напарнику.

– Это клиника, в которой лечили меня? – показала выписку в машине она.

– Да, Питера мы тоже, кстати, забирали оттуда, если не забыла, – запустил двигатель юноша. – Не против, если я все-таки включу радио? Ехать придется на другой конец города, и если учитывать, какой интересный и содержательный диалог с тобой можно завязать…

Жаклин молчала, и Лок понял, что разговор окончен.

Сестра на входе осталась прежняя. Она поинтересовалась, не забыла ли чего девушка.

– Жаклин Врана, полиция, – показала удостоверение свободной рукой та.

– Я знаю, – вежливо и растерянно улыбнулась сестра. – Так вы что-то забыли?

– Питер Стетфорд у вас в больных числился?

– Минуту, – обратилась к монитору она. – Да, это наш пациент.

– Что ж, теперь не будет. В последний раз ему делали операцию на сердце, верно? Есть информация о том, чье именно сердце ему пересадили?

– Об этом вы можете поговорить с хирургом, который проводил операцию. Яспер Канин. Сейчас он занят. Освободится через тридцать минут.

– И мы должны ждать?