Жалитвослов
Шрифт:
Лес большой. Ходить по нему трудно из-за спутанного валежника и паутины: это Егупов проверил на себе еще утром. Тропинки в лесу лукавые, своевольные: не понравишься — могут завести в такую чащу, что и не выберешься. Остается только идти по знакомой тропе и стараться не навесить на себя больше паутины, чем обычно. Да свистеть громко — в лесу свист слышен далеко.
Так Егупов добирается до поляны, где встречала его Валентина Андревна. Здесь он останавливается и стоит немного, свистит, говорит чуточку сам с собой. Поляна глядит на него, как дикая: она успела отвыкнуть
— Ну что, выйдешь из кустов? — вдруг говорит Егупов негромко, прерывая свист.
В кустах едва слышное шевеление и треск.
— Выходи, мне поговорить с тобой нужно, — добавляет Егупов.
После некоторой паузы на тропинку выходит Витя Катков, худенький беленький мальчик с большими оттопыренными ушами. Его одежда изодрана, на ногах — что-то стоптанное до неузнаваемости. Его лицо изображает крайнее изумление — глаза выпучены, нижняя челюсть отвисла, — вид довольно идиотический. Его тихий голос с этим видом не вяжется:
— А я уже давно за вами слежу, — говорит Витя. — Вы кто?
Егупов нагибается к нему, его страшное лицо почти на одном уровне с головой Вити.
— Я Бармалей, — говорит Егупов. — Не бойся.
— А я и не боюсь, — тихо отвечает мальчик.
— Ты что здесь делаешь, в лесу? — спрашивает Егупов почти ласково.
— Играю, — говорит Витя. — Это я Машкину рожу украл.
— Это у тебя игра такая? — спрашивает Егупов.
— Ага, — отвечает Витя. — Хотите, Сашкину покажу?
— Хочу, — говорит Егупов.
Гримаса изумления исчезает с лица Вити, и на ее месте появляется сердитое выражение — брови нахмурены, рот поджат.
— Это когда они меня без сладкого оставили, — говорит Витя.
— А не страшно в лесу одному? — спрашивает Егупов. — Волков не боишься?
— Тут волков нету, одни протелы, — отвечает Витя, сердитая гримаса не сходит с его лица, отчего получается, что он будто сердится, что настоящих волков в лесу не осталось. — Они земляные — норы копают и в них живут. Они не страшные.
— А еще какие рожи у тебя есть? — спрашивает Егупов.
Сердитая гримаса быстро исчезает с Витиного лица, он скашивает глаза, как-то сморщивает нос и становится похожим на Егупова. Егупов будто смотрит на свое отражение в детстве и видит себя таким, каким его всегда дразнили дворовые пацаны.
— Косой! — доносится до него из прошлого их истошный крик.
— У меня их много, — говорит Витя, довольный впечатлением. Он надувает щеки, что-то делает со лбом и становится поразительно похожим на Валентину Андревну. — Она так злилась, — говорит он ее голосом. — Засадила меня в карцер. Так я в лес сбег.
— Тут еще кто — нибудь живет, в лесу? — спрашивает Егупов.
— Еще пацаны живут, наши, интернатовские, — говорит Витя. — Наших тут много. Мы костры жжем и с пауками воюем.
— А к родителям не хочешь? — спрашивает Егупов.
— Они мне не давали рожи строить, — говорит Витя. — Обещали меня в цирк отдать. А я в цирк не хочу, там животных мучают и рожи у всех ненастоящие.
— У тебя, значит, настоящие? — спрашивает Егупов.
— А я знаю, какая рожа вам
— Покажи! — просит Егупов, делает шаг к нему. Получается жалобно, он не ждал такого от себя, удивляется.
— Не-а, — говорит Витя радостно и делает еще шаг назад. — Это моя любимая рожа, она у меня всегда, когда никто не смотрит.
— Покажи! — просит Егупов, протягивает к нему руки. Витя звонко смеется и бежит по тропинке. Егупов бежит за ним, но скоро его теряет — солнце уже садится, лесом завладевают тени.
Возвращается Егупов в интернат затемно, возвращается мрачный и облепленный паутиной: палку он потерял по дороге. Комната встречает его темнотой, в ней чувствуется враждебность, но он не обращает на это внимания: все комнаты в темноте выглядят враждебно, а эта враждебность вполне может быть направлена на руководство интерната, которое никак не расплатится за электричество. Егупов долго обливается водой. В дверь стучат. С полотенцем на плечах он идет открывать. На пороге Валентина Андревна с керосиновой лампой.
— Лампа вот, — говорит Валентина Андревна. — Если что записать захотите.
— Спасибо, — говорит Егупов.
— Есть не хотите? — спрашивает Валентина Андревна — А то бы червячка заморили.
— Нет, я лягу, — говорит Егупов. — Устал.
— А, ну ладно, — говорит Валентина Андревна. — Спокойной ночи.
Она в каком-то широком платье и в ночных шлепанцах. Егупов закрывает дверь, слыша, как она шаркает ими по коридору. Он ставит лампу на стол, подкручивает ее, чтобы не коптила, достает из своего чемоданчика в шкафу блокнот и начинает писать в нем. Витя Катков не выходит у Егупова из головы. А вдруг это не собака — философское животное, как считал Платон, а ребенок. От этого сумасшедшего вывода Егупов пропотевает. Он быстро строчит в своем блокноте. Ложится заполночь и во сне всю ночь идет куда-то под несмолкаемым дождем, что ест ему глаза, как пот.
Наутро и впрямь идет дождь. Валентина Андревна встречает его, одетая в дождевик, в огромных резиновых сапогах, залепленных грязью. Егупов спрашивает ее, как спалось, и Валентина Андревна отвечает:
— А я и не ложилась.
Стаскивает с себя дождевик, Булдурген приносит ей что-то горячее в кружке, Валентина Андревна говорит:
— Мы с Булдургеном так и не ложились, правда, Булдурген?
Булдурген кивает, что-то бормочет.
— Ну да, — громко подтверждает Валентина Андревна и с торжествующим видом поворачивается к Егупову:
— Можете доложить в министерстве — все пойманы. — Дети, которые скрывались в лесу, — отвечает Валентина Андревна на егуповский молчаливый вопрос, добавляет: — И Катков тоже.
— Вы мне его покажете? — спрашивает Егупов, стараясь не выдать своего волнения.
Валентина Андревна довольно смеется.
— Конечно, дорогой Станислав Петрович, — говорит Валентина Андревна.
Егупов смотрит на часы.
— В десять поезд, — говорит Егупов. — Мы успеем?
Валентина Андревна удивлена.