Жалобная книга

Фрай Макс

– Разглядела? – спрашивает.

Киваю.

– Очень хорошо.

Кладет бумажку в блюдце, подносит к ней свечу. Поджигает. Священный знак наш пылает недолго, но страстно: языки пламени переливаются всеми цветами радуги, взмывают к потолку, да еще и искрами разноцветными плюются, словно мы не крошечный лоскут бумаги жжем, а фейерверк затеяли.

– Теперь, – говорит мой прекрасный наставник, – тебе придется съесть пепел. Это совсем не противно, клянусь.

Гляжу на него изумленно. Съесть пепел – это, на мой вкус, перебор. Уж не разыгрывает ли он меня напоследок? Маленькая месть за то что выкобенивалась; кажется, вполне

в его духе. Сейчас поглумится немного, потом сменит гнев на милость, и сделает все, как положено.

Но рыжий Иерофант мой так печален и строг, что я покорно беру блюдце и слизываю горстку темного, теплого еще пепла. Вкус у него, как ни странно, немного терпкий, с едва заметной кислинкой. Вот уж не подумала бы…

Вылизав блюдце дочиста, как голодный котенок, ставлю его на стол. Гляжу вопросительно, дескать, что дальше?

– Вот, собственно, и все, – улыбается. – Теперь этот Знак – часть тебя. Захочешь – не забудешь. Более того, чертить его на собственной ладошке тебе не придется. Достаточно сосредоточиться, разглядывая жертву, и представить себе Знак. А когда захочешь завершить путешествие, нужно просто вспомнить, как он выглядит. Это очень легко: Знак сам придет на помощь… Я бы, конечно, посоветовал тебе ставить первые эксперименты только в обществе более опытных накхов , но ты ведь все равно сделаешь по-своему. Знаю я тебя… Ну, будем надеяться, ты и в одиночестве не пропадешь. Да и с чего бы?

– Может быть и не стану делать по-своему, – возражаю растерянно. – Да и вообще вряд ли когда-нибудь… Ладно, действительно, чего зарекаться? Там видно будет. Ты лучше обними меня, если тебе не пора уходить, ладно?

– А как ты думаешь, ради чего я так упростил ритуал? – смеется. – По-хорошему, я чуть ли не час должен был лопотать всякие церемониальные речи, и только потом… Ну да, я просто решил сэкономить время: оно нам с тобой пригодится. Иди сюда, солнышко. Я – удивительный мерзавец, меня пристрелить бы как бешеную собаку, а не целовать, но ты все равно иди сюда: пристрелить – это всегда успеется, дурное дело нехитрое.

Он был столь милосерден, что вытряс из меня душу и вытянул все жилы, измотал, иссушил, опустошил, так что к моменту его ухода у меня не оставалось сил на подлинное страдание. Я просто тупо пялилась в потолок и думала: “Ну вот и все, ну вот и все”, – не слишком вникая в смысл слов, почти наслаждаясь их звучанием, почти упиваясь необходимостью проговаривать про себя дурацкую эту мантру.

Стоянка XXVIII

Знак – Рыбы.

Градусы – 17*08’35” Рыб – 0* Овна

Названия европейские – Анакс, Альботам, Альхальх.

Названия арабские – Бати аль-Хут – “Чрево (Рыбы)”.

Восходящие звезды – бета Андромеды.

Магические действия – заговоры для благополучного путешествия.

“Ну, вот и все, – думаю, спускаясь по лестнице. – Вот и все”. Слова думаются-проговариваются в ритме шагов, поэтому душевная печаль сопровождается вполне отчетливым телесным удовольствием: “ну-во-тив-сё-ну-во-тив-сё”. По счастию, я слишком оглушен, опустошен и, чего греха таить, напуган; в таком состоянии не очень-то попечалишься, зато отбивать бессмысленно бодрый ритм ладонью по собственному бедру – в самый раз.

На улице по-зимнему холодно, сидение в машине ледяное, но мне это совсем не мешает, даже на руку:

когда внутри – ледяная пустыня, пусть и снаружи будет лед. Оттаивать-то больно бывает, а замерзать – что ж, сладко даже. Вот и буду замерзать; печку, конечно, придется включить, стекло запотело, но я хитрый, открою окна до упора, и ночной мартовский ветер не даст мне раскиснуть.

Он и не дал.

Когда я парковался возле “Двери в стене”, я был все еще оглушен и опустошен, зато и бесстрашен, и равнодушен ко всему – в точности Кай после второго поцелуя Снежной Королевы. Лучшего наркоза, чем ледяной ветер, оказывается, и выдумать невозможно. Какой уж там новокаин…

Иду через пустой, темный двор. Пальто нараспашку, руки в карманах, в голове гул: “Ну вот и всё, ну-во-тив-сё, нувотивсё, нуво…” Стоп. Пришел.

Дверь заперта, но я нашариваю кнопку звонка, жму на нее, не раздумывая. Незамедлительно раздается мягкий щелчок; путь, надо понимать, свободен. Осторожно, двери открываются. Следующая станция – подумать страшно, какая у нас следующая станция. Вот и не будем думать, замнем, умолчим.

Вместо Дамы в Сером меня встречает улыбчивый дядечка. Оно, впрочем, и хорошо: у незнакомца вполне простецкий вид; глядя на него, трудно поверить, что мне предстоит сейчас совершить некий роковой поступок, отправиться в бесконечное путешествие по собственным недосбывшимся судьбам, коим, если верить давешней лекции, несть числа. В присутствии Дамы в Сером я бы, пожалуй, содрогнулся; явись мне “цыганенок”, как минимум, насторожился бы, а дядечка этот – в самый раз. Уютный, несерьезный персонаж, в настоящих драмах таким не место.

Ну вот, значит и не будет мне никакой драмы, всего лишь магическая комедия для заскучавших поселян, – так я это истолковываю. И понимаю ведь, что вру себе напропалую, принимаю страстно желаемое за действительное, что внешность “несерьезного” незнакомца – специально заготовленная для меня, безыскусная вполне иллюзия, но… в общем, плевать. Все, что помогает сохранять хоть какое-то подобие спокойствия, мне сейчас на руку. А то ведь и в штаны со страху наделать недолго.

Правда ведь, очень страшно.

Очень.

Мир дрожит, дергается под ногами, как взбесившийся студень. И ведь ясно уже, что все равно придется лететь в пропасть, но последние минуты перед прыжком хотелось бы провести на более-менее твердой земле. А не выходит. Какая уж тут “твердая земля”: под ногами – сплошь скомканные, рваные небеса, грозовые тучи вперемешку со снежными и дыры, дыры, дыры… Слишком много дыр, на мой вкус, в центре этого циклона, и ничего не поделаешь, какой ни есть, а мой, персональный.

Дядечка молча пропускает меня вперед; я тоже молчу. О чем, собственно, говорить двум незнакомым людям, которых объединяет лишь обоюдное – не желание даже, намерение – совершить поступок, какому и названия-то нет ни в одном из языков…

Топаю себе потихоньку, пересекаю вестибюль. И чайный, и кофейный залы уже заперты, значит надо идти вперед, в бархатную, пахучую тьму подсобных помещений.

– Осторожно, тут ступенька, – предупреждает мой проводник. – Да-да, правильно, тут. Теперь нужно свернуть налево, нашарить дверную ручку – вы уж простите, что так темно, это не мой каприз и даже не разгильдяйство, скорее традиция, вполне дурацкая, согласен, но не мне ее менять… Открывайте и заходите, только очень осторожно: за дверью лестница. Держитесь за перила и спускайтесь вниз.