Жан Оторва с Малахова кургана
Шрифт:
При виде своих командиров, Жан, который ходил по комнате взад и вперед, застыл как вкопанный в безупречной воинской стойке — пятки вместе, носки врозь, рука у лба.
— Ну что, бедный мой Оторва, — дружески сказал ему кебир, — опять скверное приключение…
— Как, господин полковник, неужели кто-то относится всерьез к гнусным наветам какого-то негодяя, моего остервенелого врага… Ведь это тот самый сержант, из-за которого меня приговорили к смертной казни… за нарушение субординации… накануне сражения на Альме.
— Это сержант Дюре…
— Да, Дюре!.. Теперь я вспоминаю это имя.
— Он обвиняет
— Но, господин полковник… и вы, мой командир, и вы, господин капитан, ведь это же подло… возмутительно и глупо… вы это хорошо знаете… Вся моя жизнь честного солдата опровергает эту гнусность.
— Согласен… мы все с этим согласны!.. Но если б ты знал, мой бедный Оторва, как этот негодяй все переиначил… как все истолковал против тебя!
— Господин полковник, я сын одного из старейших командиров Великой армии… одного из самых верных солдат Наполеона! Он с детства внушал мне непоколебимые принципы чести, и я неизменно им следовал! И наконец, если бы я был преступником, каким меня пытаются изобразить, ради чего мне пятнать мое прошлое, мою честную службу… страстную любовь к нашему знамени? Подумайте, ведь не бывает следствия без причины, и у каждого преступника есть свой двигатель, непреодолимое, властное побуждение. Не правда ли, господин полковник?
— Разумеется.
— А если это так, разве можно заподозрить меня в том, что я так низко пал, запятнал свое честное имя… совершил самое гнусное в глазах солдата преступление, одним словом, изменил родине ради того, чтобы устроить пирушку своим товарищам… обычную солдатскую пирушку?
— Да, мой друг, ты рассуждаешь превосходно! И тем не менее для начала тебя спросят, откуда ты взял деньги.
— Но, господин полковник, я готов тотчас объяснить это вам и моим командирам. Коротко, вот какая получилась история. Я обнаружил на севастопольском кладбище подземный ход. Один его конец — в часовне, а другой выводит в арсенал под Центральным бастионом. В арсенале есть все — и ружья, и экипировка [200] , и боеприпасы, и даже пушка. Настоящая шкатулка с сюрпризами! Я нашел там даже сундук с полным комплектом зуавской формы и с пришпиленным к ней орденом Почетного легиона. Среди вещей был и кошель с четырьмя тысячами золотых франков! [201] Эти четыре тысячи я и присвоил без всяких угрызений совести и угостил на них Адский дозор…
200
Экипировка — предметы, необходимые для снаряжения или обмундирования военнослужащих, путешественников и т. д.; а также действие по приобретению их.
201
Франк — денежная единица Франции, имеющая хождение в ряде стран. Чеканится с 1799 года. Делится на 100 сантимов (су).
— Эй, Оторва, не сказки ли ты нам рассказываешь?
— Я говорю чистую правду, господин полковник!.. Клянусь честью!
— Хорошо, но это надо проверить. И ты зря не доложил своим командирам об этом открытии. Подумай, какую пользу мы могли бы из этого извлечь!
— Вы правы, господин полковник! Но я хотел сохранить этот секрет для себя…
— Зачем?
— Чтобы распутать одну тайну, ниточка от которой у меня уже в руках, и еще для того, чтобы в один прекрасный день нанести по неприятелю внезапный удар — взорвать бастион!
— Вероятно, все это так, и мы верим тебе, поскольку знаем. Но повторяю — все это так необычно, что нуждается в проверке.
— Вам стоит только приказать, господин полковник.
— Хорошо, сегодня же ночью ты нас туда поведешь.
— Слушаюсь, господин полковник! Нам хватит двух часов, чтобы прояснить все обстоятельства и опровергнуть клевету.
Кебир подошел к зуаву вплотную, дружески положил ему руку на плечо и, глядя прямо в глаза, проговорил тихим и проникновенным голосом:
— Оторва…
— Да, господин полковник!
— Я верю, что ты невиновен… повторяю еще раз.
— Спасибо, о, спасибо, господин полковник…
— Я поручусь за тебя перед главнокомандующим, ибо он один может приказать временно освободить тебя.
— Как, господин полковник… дело зашло так далеко? — воскликнул огорченный зуав.
— Ладно, дай мне честное слово: что бы ни случилось, ты не будешь пытаться убежать.
Оторва выпрямился и ответил с достоинством:
— Клянусь честью, господин полковник: что бы ни случилось, я не предприму ни малейшей попытки скрыться…
— Хорошо. Я рассчитываю на тебя… Тебе возвращается оружие, и ты поведешь нас не как арестант, а как свободный воин.
— Спасибо, господин полковник! Я докажу вам, что я достоин этой милости.
Наступила ночь, и экспедиция, готовившаяся в глубоком секрете, двинулась в путь. Приказали идти целой роте. Таинственность привлекала людей, и они весело, хотя и в полной тишине, пересекли полосу траншей.
Все знали, что в экспедиции участвовал и сам кебир, но никто не знал, где именно он шел. Кебкр держался поодаль, среди офицеров, плотно закутанных в плащи с пелеринами [202] . Воздух был свеж, ночь — очень темна.
Выйдя из укрытий, рота, разбившись на три отделения, с величайшими предосторожностями направилась к кладбищу. Дорога предстояла опасная. Русские передвигались в окрестностях взад и вперед.
Одно отделение оставили в резерве. Второе расположилось возле кладбища, а третье стремительно проникло за мрачную ограду и заняло позиции там.
202
Пелерина — накидка на плечи, обычно немного не доходящая до пояса.
Офицеры шли по центральной аллее. Впереди уверенно шагал наш зуав — он не сомневался в успехе, и его правота придавала ему сил.
Офицеры подошли к часовне. Оторва нащупал рукой запоры и убедился в том, что ничего после его ухода не изменилось. Дверь была только прикрыта.
Он толкнул ее, вошел первым и, убедившись, что внутри пусто, предложил офицерам следовать за ним.
Жан закрыл дверь, вынул из мешка свечу, зажег ее и несколькими каплями горячего воска прилепил к скамейке.