Жан-Жак и его истории
Шрифт:
Для нее прикосновение рук было привычным жестом, ничего особенного она не почувствовала. Он вздохнул, грустно улыбнулся и, пожав плечами, произнес:
– Жаль.
А внутренний голос наорал: «И зачем купил билеты заранее, дурень!».
По дороге домой его преследовали меланхоличные думы: «Как быстро, однако, она перешла на «ты» с незнакомым человеком!» То, что Полина с легкостью начинает общение с кем угодно, невыносимо досаждало Жан-Жака. Вердикт был прост: ревность.
Все его мысли по дороге сводились к одному: «Сколько их было у нее до меня? Судя по смелым манерам, другие мужчины там точно были или есть!». Жан-Жака выводил из себя собственный разум. Молодой поэт вдохновленно
***
На следующей неделе Жан-Жак уютно сидел в кресле гостиницы в самом центре Праги и рассматривал привезенный сувенир с той самой выставки:
– Пускай знает, что я могу пойти и без нее, что я независим!
Фигурка золотой балерины соскользнула с пальцев.
В тот же вечер Жан-Жак посетил премьеру балета «Дон Кихот» в исполнении артистов балета Большого театра. В приятном возбуждении от премьеры Полина сияла, как звезда. После спектакля он вручил своей возлюбленной огромный букет алых роз, который прекрасно подходил под ее образ, и горячо вложил в ее ладонь кулон. С благодарностью приняв подарок, она попросила гостя подождать у служебного входа, и он ждал, ждал ее без памяти! Когда женщина неслышно приблизилась с другой стороны со словами «я здесь», он порывисто улыбнулся и резко заключил ее в свои объятия. Полина не сопротивлялась. Потом они прогулялись по вечерним улочкам Праги, зашли как бы невзначай в его гостиничный номер и остались там до утра. Ему хотелось ее любить, а ей было приятно ощущать на себе новую страсть. Жан-Жак искренне боготворил ее, забывая дышать от счастья. На следующее утро ложе опустело – Полина ушла на репетицию. Он успел приготовить еду и телефон, чтобы она позвонила, когда будет свободна. Полина Дорова воспользовалась всем.
С ним эта женщина ощущала себя так, как никогда прежде. Казалось, уже много лет она не видела вокруг себя такой заботы. По утрам спящая красавица просыпалась в его теплой уютной постели – к тому времени Жан-Жак уже успевал сбегать в соседнее кафе за ароматным кофе и горячими булочками, купить только что привезенные фрукты, переодеться в свежую одежду, чуть ли не каждый день пользуясь услугами прачечной. В обед у Полины, как правило, был небольшой перерыв. Жан-Жак тут же вел ее в ресторан в роли знаменитой примы-балерины. Вечером они пили французское шампанское или коллекционное вино, наслаждаясь волшебным видом Праги, открывавшимся из большого окна его номера, затем Жан-Жак любил ее тело, а Полина по-королевски это позволяла.
Поля любила живые цветы. Жан-Жак осыпал ее цветами. Она любила смотреть на пламя. Каждый вечер Жан-Жак зажигал много свеч. Он много рассказывал ей про Францию, а она ему про балет. Часто им было не о чем говорить, и они бессловесно ублажали друг друга.
Жан-Жак помнил, как шептал, что влюблен в нее до потери памяти. В ответ Поля молчала. Он спрашивал, любит ли она его, но не получал желаемого ответа.
– Ты мне нравишься, – этим оставалось довольствоваться разбивавшемуся в пух и прах об ее нелюбовь.
– Поля, будь со мной! Мы могли бы жить вместе и быть счастливыми! Нам ведь будет хорошо вдвоем!
Она выслушивала его речи со спокойным выражением лица, а потом недрогнувшим голосом отвечала:
– Не надо ничего менять. Зачем усложнять? Я уже никого не люблю и вообще хочу отключать у себя эту функцию.
Тогда Жан-Жак порывался взять и уйти, исчезнуть из ее мира навсегда! Но эта женщина пленила его собственную гордость, и он лишь обнимал ее крепче вместо того, чтобы послать на все четыре стороны. Жан-Жак был опьянен ею. Но Полина отражала его любовь по привычной схеме: не первый и, возможно, не последний.
Они говорили обо всем или не говорили вообще. Когда балерина оставалась на ночь в его номере, хозяин чувствовал, как по его телу расходится блаженное счастье. Она могла мгновенно притянуть любовника всего лишь одним прикосновением к телу, словно ведьма. И он впадал в забытие.
Еще до поездки Полина сообщила, что она замужем. Не для того, чтобы остановить его интерес, а просто так в какой-то беседе. Жан-Жак воспринял это сдержанно и спокойно, ибо уже знал. Она подумала: «не ревнивый». Когда он спросил: «Счастливы?», подразумевая ее и мужа, Поля помолчала и после короткого вздоха ответила, что жили они вместе уже давно, и менять что-то не имеет смысла. «Как это не имеет смысла?! А какой смысл жить с нелюбимым человеком?!» – но вслух Жан-Жак произнес:
– Какой подлец так разбил тебе сердце?
Полина молча посмотрела собеседника и с наигранной уверенностью ответила:
– Я не хочу об этом говорить. Я же не интересуюсь твоей личной жизнью!
Для Полины чувство любви делилось на страсть и привязанность, последнюю дополняла забота. Страстная любовь была разновидностью заболевания, которое мешает жить. Поля смело заявляла, что уже никого не любила и не хотела любить: это приносило лишь страдания и несчастье.
Для Жан-Жака же любить означало жить. Без грусти не могла родиться настоящая радость, а без страданий – истинное счастье. Он искренне верил в настоящую, вечную любовь и всеми средствами готов был доказывать Полине свою правоту! Но его собственные средства тем временем заканчивались.
Жан-Жак деликатно поддерживал отвлеченные беседы. Дальнейшие выяснения вопросов по части любви были бы лишь в тягость. Наш герой был до тошноты опустошен: всю его личную жизнь занимала только Поля! Но ей не надо было об этом знать. А она знала. И ей это наскучило.
Спустя неделю любовники покинули Прагу на разных поездах, чтобы ни у кого вокруг не создавалось лишних подозрений. Он инфантильно подарил ей плюшевого мишку в лазурном платьице: «Назови ее Ариадной, пускай приведет тебя к счастью…».
Пару раз Жан-Жак успел привести балерину в Метрополь после прогулок по малолюдной Театральной. Ему нравилось быть в ее глазах важным и глотать мгновения. Он тратил остатки денег так, будто вкалывал в себя наркотическую дозу, без которой не может жить. «Какая разница, если к большому несчастью прибавилось еще несколько маленьких?» – успокаивал он в одиночестве свои рыдания. Опьяненный настоящим хотел забыть о завтрашнем дне. Денег стало катастрофически не хватать. Жан-Жак урезал все свои расходы до пределов.
Держаться на плаву оставалось совсем не долго. Что наступит после полного истощения денежного запаса, он не знал или не хотел знать… от книги, брошенной на полпути, не было толку. Единственной надеждой было государство. Жан-Жак вложил остаток денег в АО «МММ».
Наш несостоявшийся писатель лежал один в темной пустоте. «Es gibt f"ur alles Grenzen! 2 » – жизненное кредо фрау Цауберин, его мамы. Она была отчасти права… может, он бы ее и послушал, если бы она признала его право быть тем, кем он хотел быть. Он впервые пронзительно заскучал… но не о ней, а о другой материнской любви. Возвращаться к себе домой ему совсем не хотелось.
2
У всего есть границы (нем.)