Жандарм 5
Шрифт:
— Считаешь, что я об этом не подумала? Не переживай за мои отношения с твоей будущей невестой. Мне будет гораздо хуже, если ты откажешься.
— Тогда… — выдохнул я, словно перед прыжком в воду. — Оля, ты будешь моей наложницей?
Почему-то слово «сералька» вызывало у меня негативные ассоциации. Не смог я так назвать девушку. Но той и «наложницы» хватило. Радостно улыбнувшись, она обошла стол и впилась в меня страстным поцелуем. Приму это за «да».
Ночь прошла спокойно. А вот утро новой недели сразу началось с сюрпризов. В дверь квартиры постучались и,
— Григорий Мстиславович, — протянул он мне его. — Приказано вручить вам лично в руки.
С удивлением и настороженностью я принял письмо и посмотрел от кого оно. После чего удивился еще больше. На письме был оттиск герба губернатора.
Глава 20
Если опустить кружевные словеса, содержание письма губернатора было весьма банально. Меня приглашали на предрождественский бал. Не знаю, всем такие приходят или нет, но что-то мне подсказывает, что здесь сыграл мой новый статус главы рода Бологовских, и мои героически действия на прошлом балу. Бал будет лишь через две недели и ничего о моем обязательном присутствии не говорилось, но думаю, если проигнорирую приглашение, это может аукнуться проблемами.
Отнеся письмо в кабинет, я неторопливо собрался и, поцеловав на прощание Ольгу, отправился в отделение. Правда уже через минуту мне пришлось вернуться обратно — на улице меня ждал Сергей, которому нужно было подписать бумагу о работе на меня. Естественно ее никто не написал, потому что парень не знал, как это делается, а у меня просто не было времени. Но эта задержка вышла недолгой. Управились за четверть часа. Повеселевший после этого Сергей пообещал все выполнить в точности, как мы договорились накануне, и умчался на работу. В отличие от меня, у него были четкие часы выхода на работу. Итак ему могло «влететь» за опоздание. Хорошо быть начальником — у меня подобных забот не было.
В отделении собрались все мои подчиненные. После субботнего происшествия это было и не удивительно. Но начал я не с разбора последствий самоподрыва студента, а с иной темы.
— Емельян Никифорович, — тихо с шипящими нотками прозвучал мой голос в тиши кабинета, заставив поручика напрячься. — Вы знаете, у меня возникли вопросы к вашему профессионализму. Не потрудитесь развеять их?
— Не понимаю, с чего у вас появилось недоверие, Григорий Мстиславович, — осторожно начал Артюхов, — но готов ответить на любой ваш вопрос.
— Почему вы не сказали мне, что моя вчерашняя маскировка — балаган? Хотели шутом меня выставить?
— Никак нет-с, — тут же вытянулся по струнке поручик, почувствовав, что я не шучу.
— Мда? А вот у меня сложилось иное мнение. Я что у вас просил? Помочь в маскировке под рабочего, чтобы лично послушать проповедь этого отца Никодима. А что в итоге? Только дошло до нее и ко мне подходит мой агент и говорит, что вся моя маскировка — пшик? Да и иные оставшиеся на проповедь люди косились на меня как на попугая!
— Как на кого? — переспросил Емельян Никифорович.
— Попугая. Птичка такая есть на юге. Очень
Поручик сглотнул и принялся оправдываться.
— Господин штабс-ротмистр, но вы ведь сами просили только приодеть вас соответствующе. Про остальное ни слова не сказали! Да на это и время нужно. Ту же походку вам поставить, говор… Быстро перевоплотиться — тут навык нужен, а у вас, прошу прощенья, его нет-с, — развел он руками.
— И вы мне о том ни слова не сказали, — лязгнул я голосом. — Почему? Посмеяться надо мной решили? Или испугались в лицо о таком тогда сказать?
Поручик молчал.
— Чтобы впредь подобного не повторялось! — хлопнул я ладонью по столу и обвел взглядом всех четверых моих сотрудников. — Видите, что я что-то упускаю? Так не стесняйтесь — скажите! Вам за то ничего не будет. Но вот за молчание… — протянул я и вновь посмотрел на Емельяна Никифоровича. — Поручик Артюхов!
— Я! — еще сильнее вытянулся мужчина.
— Объявляю вам выговор за нерадивое исполнение своих обязанностей!
— Есть, — выдохнул тот, разом помрачнев лицом.
— На первый раз — устный, — чуть смягчил я тон. — Если повторится — жалеть уже не буду.
После этого мужчина вздохнул с облегчением, да и остальные чуть расслабились.
— А теперь перейдем к субботнему взрыву.
Артюхов, которому я и поручил первичный сбор данных, тут же постарался реабилитироваться.
— Мы опросили, кто посещал этого Пахомова. Гостей у него было немного и чаще они приходили, когда соседи по квартире отсутствовали, но другие жители дома все же сумели описать их. Вот их словесные портреты… — и Емельян Никифорович зачитал описание трех мужчин.
— А последний очень похож на одного из «наших», стоящих на контроле, — вдруг заметил подпоручик Лукьянов. Тут он посмотрел на меня и пояснил свою мысль. — Григорий Мстиславович, помните, вы поручали нам проверить — все ли замеченные в симпатии или работе на эсеров и всяких иных, все еще проживают по своим адресам?
Я кивнул.
— Так вот, этот «черноволосый с цыганской серьгой в ухе и постоянно держащий руки в карманах» — очень похож на Валерия Тарасова. Отчисленного год назад из технического училища студента за его нелестные высказывания в адрес директора училища. Также Тарасов был замечен нами в распространении листовок, агитирующих свергнуть власть. Пока его не трогали, чтобы выявить типографию, где эти листовки печатают, да других агитаторов.
— Еще кого-то кто узнал? — спросил я, когда Борис Васильевич замолчал.
Все лишь покачали отрицательно головой.
— Тогда подготовьте операцию по задержанию этого Тарасова. Я на доклад к полковнику Баратину. Как вернусь — будем брать этого Валеру. Если до моего возвращения спугнете Тарасова… — тут я катнул желваками. — Короче. Если он вас заметит — меня не ждать, брать на месте. Живым! Но лучше вам все-таки его не спугнуть, а там я с вами пойду.
Забрав подготовленный Артюховым отчет, я покинул кабинет. Теперь уже мне предстоит делать доклад.