Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга 1
Шрифт:
– Нет. Скорее, хорошие.
Луи Анжуйский встал и потянулся, разминая ноющий бок.
– Но схватку с Санлизом придется отложить до лучших времен. Сейчас надо поберечься. Женюсь.
Динан поднятыми бровями продемонстрировал, что новость произвела на него впечатление.
– На ком же?
Герцог усмехнулся.
– На девице со спокойной уверенностью в чертах, – пробормотал он.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ФРАНЦИЯ
(Декабрь 1400 года).
1
«Боже, как холодно! – думал монсеньор Петрос Филаргос, приплясывая на снегу и без конца кутаясь
Он вздохнул, бросил тоскливый взгляд в пустую перспективу дороги, что вела от франко-испанской заставы, и, запахнувшись в очередной раз, все же потрусил степенной рысью к кострам возле повозок и шатров.
Сегодня арагонская принцесса Виоланта должна была въехать во Францию.
По этому случаю в окрестностях Тулузы собралось весьма представительное общество и был разбит небольшой лагерь.
Сначала, правда, ожидалось, что принцесса прибудет морским путем, прямиком в Нант, что было разумно во всех смыслах – и путь короче, и до Анжера рукой подать. Но официальные переговоры о свадьбе сильно затянулись из-за проблем герцога в южной Италии, которые внесли свои коррективы.
Всю зиму Луи Анжуйский слал гонцов к Ладиславу Великодушному, пытаясь дипломатическим путем утвердиться в правах короля Неаполитанского. Но, как истинный сын своего отца, добился только того, что весной была развязана новая военная кампания, куда герцог и отправился с полным удовольствием, справедливо полагая, что с женитьбой, в принципе, все уже утряслось, и, как только её высочество надумает ехать в Анжу, он тотчас вернется.
Со своей стороны, Виоланта тоже не спешила к семейному очагу. Сборы приданого, новый гардероб, достойная свита… Потом пришло известие о скоропостижной кончине отца Телло… А тут уже и осень, холода, внезапная простуда… Морское путешествие стало представляться слишком опасным из-за чего, в итоге, арагонская сторона сообщила, что встречу следует организовать на франко-испанской границе, куда невеста сможет прибыть не ранее декабря.
Герцог остался крайне доволен таким поворотом дела. К декабрю он и сам собирался отступить на зимние квартиры, поэтому, желая отблагодарить будущую герцогиню за деликатное промедление, на встречу не поскупился.
Уже в начале месяца жители Тулузы могли с интересом наблюдать за богатейшим обозом, тянущимся через их город к границе. Многие, как паломники, двинулись следом, чтобы собственными глазами увидеть обустройство чудо-лагеря, и, вернувшись, рассказывали обо всем, благоговея от восторга.
Тут, действительно, было на что посмотреть.
Самый большой шатер – бело-синий, затканный золотыми крестами по белому фону и геральдическими «шишками» по синему, – выделялся не только размерами, но и богатством драпировок и привезенной утвари. Здесь принцесса должна была передохнуть, прежде чем отправляться дальше, поэтому, в знак особого почтения, всё внутреннее убранство было выдержано в желто-оранжевых тонах арагонского дома и украшено с той избыточной роскошью, которую многие тщеславные мужчины, желая произвести впечатление, считают необходимой.
Тяжелые кованые сундуки-гардеробы с французскими нарядами для принцессы были привезены в таком количестве, что их хватило бы на целый двор. Только меховыми накидками и плащами оказались заполнены доверху целых два сундука, чтобы будущая герцогиня
Почти половину шатра занимал огромный дорожный алтарь, также выдержанный в испанском стиле, раскладная кровать, венецианские креслица, так густо обложенные по сиденью подушками, что сесть в них уже не представлялось возможным, да ещё пара столиков с угощениями. Всё остальное пространство устилали ковры.
С самого утра в день приезда принцессы в шатре полыхала жаром небольшая печь и «дышали», подогреваясь теплым вином, придворные дамы будущей герцогини. Им было строго-настрого наказано встретить арагонскую принцессу с тем же почтением, что и королеву, и теперь разомлевшие от тепла дамы со смехом обсуждали, надо ли воспринимать слова герцога буквально или он хотел сказать больше того, что сказал, поскольку нынешнюю королеву Франции мало кто почитал.
За главным шатром полукругом расположились шатры поменьше. И хотя выглядели они скромнее, гербы, выставленные перед входом, могли затмить любые шелка и позолоту.
Да и само общество, переходящее в ожидании от жаровни к жаровне, должно было впечатлить принцессу с первых же минут её пребывания во Франции.
Здесь прогуливались, подмерзая, Пьер Наваррский, граф де Остреван, барон Жан де Линьер со своим старым, но все еще влиятельным отцом – мессиром Филиппом; будущая свекровь принцессы – величавая Мария де Блуа-Шатильон, дочь правителя Бретани со своей кузиной, дочерью Пьера Благородного, Мари д’Алансон; рыцари дома д’Аркур, де Бар и де Руа. Дочь Беррийского герцога Бонна Прекрасная, опирающаяся на руку своего мужа графа Арманьякского, всё ещё хмурого после неудачного и крайне разорительного похода на Авиньон. Присутствовал даже посланник кастильского короля Энрике Транстамарского. Но этот, впрочем, ждал не столько принцессу, сколько своего кузена, едущего в её свите с какими-то важными семейными документами, однако герб кастильского монарха, выставленный среди прочих, вполне достойно дополнил общую картину.
Чего, кстати, нельзя было сказать о самом посланнике. Бедняга так замерз, что, наплевав на все условности, большую часть времени проводил за шатрами, где плотной стеной стояли возки, кареты и подводы, на которых привезли всю утварь, и где устроили бивуаки рыцари из свиты, лучники и оруженосцы. Они разложили огромные костры, возле которых и грелись на зависть всем остальным. И несчастный посланник готов был зарыться прямо в горящие дрова, настолько он промерз…
2
Епископ Филаргос обозревал все это пышное великолепие и невольно усмехался про себя.
Как бывший воспитанник францисканцев, он все ещё неодобрительно относился к роскоши. Но положение обязывает, и, потирая руки над жаровней, епископ нет-нет да и поглядывал с тайным удовольствием на огромный сапфир, который пришлось надеть поверх бархатной перчатки.
Пришлось…
Этот перстень, за версту бросающийся в глаза, служил опознавательным знаком, по которому принцесса должна была сразу, без представления, отличить Филаргоса от тех священников, которые представляли дома де Руа и д’Айе. И хотя сам он считал, что греческая внешность достаточно его выделяет, все же епископ Лангрский настоял именно на перстне.