Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 2
Шрифт:
С подчеркнутой бережливостью она взяла под руку своего безумного супруга и передала его, слугам и камердинеру, как передают реликвию, доставаемую по каким-то особым случаям. Король бессмысленно улыбнулся, провожая её взглядом, словно спрашивал, не нужно ли «душеньке» от него чего-то ещё. Но «душенька» получила, что хотела, и убирала реликвию на хранение до следующей необходимости. Изабо и так, слава Богу, потратила достаточно времени, подготавливая мужа. «Надо выглядеть достойно, мой дорогой. Приедет английский король, и он хочет, чтобы ты подписал бумагу, которая позволит ему защищать тебя… Какой дофин? Твой сын? Но у тебя нет сына, дорогой. Твои сыновья давно умерли, зато осталась дочь. А её муж, английский король, как раз и хочет стать твоим сыном, чтобы защищать
Филипп с ненавистью посмотрел королеве в спину. Она видно думает, что обеспечила себе беззаботную жизнь? Но, когда окажется, что положение приживалки при дворе герцога Бэдфорда вещь довольно унизительная, назад переиграть не получится. Жаль, правда, что за удовольствие увидеть на её лице понимание собственной глупости придётся дорого заплатить целому государству! Но, Господи, как же хочется, прямо сейчас, сказать Изабо что-то такое, что вызовет у неё, хотя бы, обеспокоенность! «Может, подойти и сообщить, что её дочь – моя бесплодная супруга – тяжело больна и скоро, наверное, отдаст Богу душу? – подумал Филипп.– Хотя, вряд ли мадам королеву это обеспокоит. Боюсь, судьбы детей волнуют её ещё меньше, чем судьба Франции…».
* * *
После завершения официальной церемонии, к герцогу Бургундскому протолкался Пьер Кошон.
Дружба с английским епископом и герцогом Бофором, завязанная на Констанцском соборе, стала приносить, наконец, плоды, и его преподобие, даже после смерти покровителя, продолжал делать карьеру, но теперь уже при двух дворах сразу. В Труа он находился, и как один из восьми ходатаев по делам королевской резиденции, и как советник короля Шарля, и как полномочный представитель Парижкого Университета, по-прежнему благодарного Кошону за все оказанные благодеяния. Кроме того, секретарь английского короля де Ринель, только что поставивший свою подпись под историческим документом, был женат на племяннице Кошона Жанне Биде, своей должностью целиком и полностью обязан новому родственнику и, разумеется, благодарен сверх меры. Сейчас он активно зондировал почву на предмет предоставления дяде должности советника при короле английском. И, судя по всему, дела его продвигались без особых затруднений.
С Филиппом отношения тоже налаживались.
Именно Кошон, от имени короля Шарля, приехал в середине февраля к молодому герцогу Бургундскому, чтобы передать ему полуприглашение, полуприказ явиться в Труа для подписания договора. С обычной своей готовностью, его преподобие собрался в дорогу и прихватил особо секретные документы герцога Жана, которыми тот очень интересовался последнее время. Документы содержали целый ворох шпионских донесений относительно герцогини Анжуйской, и касались, в основном, её дел в Лотарингии. Но был среди этих документов ещё и листок, исписанный рукой Жана Бургундского, где герцог пытался из разрозненных фактов выстроить логическую цепочку. Этот листок Кошон увидел впервые и, ознакомившись с ним по дороге, серьёзно задумался. Мадам герцогиня, если верить герцогу, затевала такое, что было куда серьёзнее, чем какой-то привычный, обыденный заговор.
Документы перед герцогом Филиппом он выложил сразу после того, как передал приглашение от короля. И обставил всё так, словно монаршее поручение было лишь довеском к единственному желанию преподобного ознакомить сына с последними делами погибшего отца.
– Ваша светлость, – говорил Кошон, стараясь не обращать внимания на сурово сведённые брови Филиппа. – Из этих бумаг становится ясно, что вашего батюшку убили не по каким-то личным соображениям, а из тонкого политического расчёта. Просто в свои дела его светлость благоразумно никого не посвящал, понимая, как это может быть опасно. Но связь между Иоландой Анжуйской и Карлом Лотарингским, их общие дела,
После такого вступления Филипп, естественно, не мог отмахнуться от докучливого прелата. А когда внимательно изучил полученные бумаги, был вынужден послать за Кошоном и провёл с ним взаперти почти целый день.
Масштаб планов мадам Иоланды, расписанный рукой герцога Жана по пунктам, поразил их и размахом, и остроумием самого замысла. Лотарингская Дева, о которой толковали уже не одно столетие, пришлась бы сейчас очень «ко двору» в Пуатье и стала бы для дофина Шарля настоящим спасением. Но, как ни прикидывали Филипп с Кошоном, всё равно выходило, что не герцог Бургундский, а сам дофин расстроил все эти грандиозные планы, запятнав себя поступком, несовместимым с королевским достоинством. И теперь, явись такая Дева перед лицом Европы, и там, и в самой Франции, мало нашлось бы желающих поверить, что Господь посылает свое благословение убийце.
– Что-то тут не вяжется, – пробормотал Филипп, окончательно забывший за этот день о своей неприязни к Кошону. – Выходит, что смерть моего отца им только навредила, но отца, тем не менее, убили…
– Может, у всего этого есть «двойное дно»? – предположил Кошон. – Если вашей светлости будет угодно, я мог бы продолжить собирать сведения.
– Я подумаю…
Герцог вдруг обнаружил, что, помогая разбираться в бумагах, преподобный явил не только недюжинный ум, но и особого рода сообразительность, толкуя некоторые события, изложенные в донесениях с таких позиций, до которых сам Филипп, с высоты своего положения, никогда бы не снизошёл. В конце концов, отдавая должное неоценимым качествам прелата, он был вынужден признать, что людьми, подобными Кошону никогда пренебрегать не следует, и что отец его поступал достаточно мудро, благодетельствуя людям низкого сословия, из которых потом получались слуги, преданные, как псы, которых, со щенячьего возраста кормила одна и та же рука.
– Я подумаю, – повторил герцог более мягко. – И обязательно дам вам знать о любом своем решении.
С большой неохотой, озаботившийся ещё и скрытой угрозой со стороны планов мадам Иоланды, Филипп стал собираться в дорогу, прикидывая, что лезть открыто в это дело, пожалуй, не стоит, иначе можно и секирой по голове получить. Но обезопаситься крепкими союзниками стоило. Поэтому, припрятав пока бумаги Жана Бургундского в надежное место и, не затягивая надолго сборы, герцог с Кошоном прибыли в Труа 22 марта. А потом, почти месяц дожидались приезда английского короля, регулярно встречаясь и обдумывая дальнейшие действия.
– Полагаю, нам следует на время затаиться, – тихо проговорил Филипп, когда, после подписания договора, Кошон протолкался к нему сквозь толпу придворных. —Посмотрим, что будет дальше, а там сориентируемся и решим. Скорей всего, в Пуатье не задержатся и поднимут голос, чтобы заявить какой-нибудь протест, и нам нужно очень весомо и так, чтобы не забывалось, напоминать им об убийстве моего отца, упирая на то, что этот поступок несовместим с королевским достоинством. Пусть помнят… Помнят не только они, но и вся Европа! И пусть даже не попробуют призвать свою Деву! Я стану первым, кто бросит в неё камень…
– Это легко устроить, ваша светлость, – убедительно кивнул Кошон. – Может быть, вам следует уже теперь обратиться к королю с прошением об удовлетворении за убийство герцога Жана. А я берусь устроить, чтобы прошение огласили в королевской судебной палате и повторно осудили дофина уже королевским судом…
– Нет, пока рано, – ответил Филипп. – Но предложение дельное…
Он осмотрел зал, где разряженные в пух и прах дворяне все ещё подобострастно толпились возле Монмута и, подавив в себе, вполне понятное нежелание признавать ошибки, всё-таки выговорил то, что Кошон так страстно желал от него услышать: