Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 3
Шрифт:
– Сударь, заберите ваш золотой. Если мальчик жив, я и сам хочу его увидеть! – он потряс головой, чувствуя, как выбирается из самых недр его существа какой-то ликующий, тихий, не сдерживаемый смех. – Надо же… то-то я всё думал, что прялка-то больше бы ему подошла… И ведь, глянь-ка, как чувствовал, потащил её за собой под Турель-то… Видать угодна моя вера провидению…
Ладонью он обтёр лицо от глаз до подбородка, словно хотел собрать в кулак всю свою радость и спрятать от других, разуверившихся. Забормотал, озираясь по сторонам:
– Не герцогиня… Сама судьба!.. Хорошо… Теперь, да, хорошо… Куда идти-то надо? В Сабли? Что ж… почему бы и не в Сабли… Надо же! Прялка-то не зря на ум шла… А вы, сударь?… Вы кто? Вас как зовут?
– Я
Пуатье
(20 апреля 1430 года)
– … Таким образом, вопрос о возвращении из плена герцогов Орлеанского и Бурбонского, а также графа д'Ё, остаётся открытым. В связи с чем – раз уж английская сторона своих обязательств не выполнила – вашему величеству следует оставить без внимания запрос Жана Люксембургского о возврате ему части земель Компьеня и Крей.
Ла Тремуй договорил и выжидательно уставился на Шарля. Тот смотрел в окно совершенно безучастно, как будто всё говорившееся его не касалось.
Весенний день был в самом разгаре. По тёмно-вишнёвому камзолу короля прыгали солнечные блики, выбивая ослепительные искры из граней вшитых в узоры драгоценных камней. Чирикали разбужённые теплом птицы, и весело смеялись гуляющие в небольшом садике под окнами фрейлины Изабеллы Лотарингской. Это лето юная герцогиня, недавно ставшая матерью, решила провести у своей свекрови – герцогини Анжуйской – и красавицы, прибывшие вместе с ней, произвели впечатление при дворе французского короля.
Стоя у окна, Шарль тоже прислушивался к их птичьему чириканью с нескрываемым интересом, и Ла Тремуй озабоченно потёр ладонью подбородок. С тех пор, как этот птичник здесь появился, мадам Катрин всё реже удостаивалась королевского внимания. И, хотя никаких явных предпочтений Шарль никому не выказывал, всё же чувствовалось по всему – интерес в нём зреет не шуточный, что Ла Тремуя, испугало тоже не на шутку. Политик с мужем боролись в нём не долго. «Я вряд ли продержусь в полноправных мужьях, если перестану влиять на дела в этом королевстве», – сказал опытный царедворец ревнивому супругу. После чего, с удвоенной энергией взялся за те дела, которые представляли сейчас для короля Франции вопросы первостепенной важности.
Давняя попытка Ла Тремуя установить взаимоотношения с Бургундией через посредство епископа Кошона когда-то преследовала всего лишь одну цель – мирное соглашение. Но приезд в Шинон этой чёртовой Девы спутал все планы и оставил на первых ролях непримиримую герцогиню Анжуйскую со всем её, так называемым, семейством, которое, как считал Ла Тремуй, готово было включить в свои ряды любого, ненавидящего лично его!
Теперь времена изменились. Мирное соглашение заключено в обход Девы, герцогиню держат в относительном отдалении, где она, по слухам и донесениям шпионов, пишет письма, перебирает какие-то бумаги и, кажется, не слишком довольна. А самое главное, недавно возобновились и тайные переговоры с Кошоном, причём, ради дела, которое, в случае успеха, окончательно избавит от Девы и может быть окончательно нейтрализует опасную герцогиню!
Началось всё с витиеватого письма, которое бовесский епископ переслал Ла Тремую с неким Будоном де Ла Фонтеном, бывшим нотаблем Компьеня, изгнанным за шпионаж в пользу бургундцев. Ко двору французского короля этот господин явился, якобы, в поисках справедливости и жалобой на ложные обвинения. Однако, прошение своё в канцелярии так и не оставил, зато сумел пробраться к секретарю Ла Тремуя…
Кошон любезно предлагал некий общий план по избавлению от Девы, непримиримость которой, по его словам, мешала грядущим соглашениям, как с английской, так и с французской стороны. Потому, дескать, что даже признать состоявшуюся коронацию мешает участие в ней откровенной еретички! Но о самом главном – об избавлении от девицы – он писал
Ответил он так же заковыристо, справедливо полагая, что дела скажут сами за себя. И тут же отправил надёжных людей в Мелен к капитану де Гирезме. Одних, чтобы распускали среди горожан тревожные слухи о возможном скором нападении, скажем, со стороны бургундцев, а других, чтобы подсказали капитану поехать и попросить помощи у короля. А лучше всего, у Девы…
Встречный ход последовал незамедлительно. Слух о зверских набегах Франке Аррасского докатился даже до французского двора, и король при всех назвал его бандитом, достойным виселицы. Однако, когда стало известно о победе соединённых отрядов Жанны и гарнизонов де Гирезме и Кеннеди, а потом ещё и о том, что Жанна отдала Франке горожанам для расправы, никто почему-то не ликовал. Ла Тремуй сурово нахмурился, и все те, кто с самого начала был против появления Жанны при дворе дофина, и более всего их оказалось среди священников, наконец, открыто и безнаказанно начали негодовать. Дескать, подобная жестокость в Господней посланнице вещь, по меньшей мере, странная. Что с христианским милосердием она должна бы была взять с бургундской стороны выкуп, а не злить герцога Филиппа самоуправством…
А тут ещё, в самый разгар подобных разговоров, прошёл слух о том, что многочисленные и хорошо вооруженные английские отряды движутся в Бургундию, чтобы соединиться с войсками герцога. При этом открыто о возобновлении военных действий никто не заявлял, и перемирие, заключённое в августе, якобы, оставалось в силе. Но факты говорили сами за себя. Поэтому в конце апреля герцогиня Анжуйская предприняла попытку воздействовать на короля, как в старые добрые времена! Явилась на приём с целым ворохом тщательно продуманных умозаключений, потребовала немедленно вернуть Жанну ко двору, потому что с небольшими силами ей против англо-бургундского войска не выстоять, а терять Деву именно сейчас ни в коем случае нельзя, поскольку в Кале, по слухам, скоро должен прибыть малолетний английский король со сворой лордов и дядей Винчестером! Что всё это неспроста и, наверняка, преследует какую-то цель! Что нужно вместе с Жанной призвать обратно и всех военачальников, и быть готовыми ко всему!
Но красноречие мадам пропало впустую. Шарль только досадливо поморщился.
– Опять советы, матушка? Уж коль вы так любите их давать, посоветуйте лучше вашей невестке задержаться у нас до зимы. Её фрейлины так прелестны… А что до Жанны… Пускай себе воюет, она же так этого хотела. И так негодовала на меня за все заботы и просьбы нас не покидать…
Ла Тремуй был весьма доволен развитием дела А тут ещё и знакомый тайный посланник, доставил новую весточку от Кошона.
Теперь этот Ла Фонтен прибился к посольству герцога Филиппа, которое прибыло к французскому королю с чем-то вроде ноты протеста за самоуправные действия в Ланьи «девицы Жанны дю Лис, прозванной Девой». И пока бургундцы возмущались по поводу зверской расправы над Франке Аррасским, которого почитали как смелого воина, и за которого готовы были бы заплатить солидный выкуп, господин Ла Фонтен успел шепнуть Ла Тремую, что, кроме письма, имеет и устное послание от епископа.
– Я всё понял, сударь, – сказал Ла Тремуй, когда уединившись ото всех, выслушал торопливо шепчущего Ла Фонтена. – Можете передать епископу, что лично меня мнение его преподобия, как представителя церковной власти, равнодушным не оставило. Более того, поскольку разговор у нас приватный, я готов признать, что и при нашем дворе некоторые священнослужители высказывали уже опасения по поводу природы голосов, которые, якобы, слышала эта девица. Но… Вы же понимаете, король считает себя обязанным… Нужно время, чтобы он осознал тоже, и тогда… Тогда, да, конечно, всё, что вы предложили, окажется выполнимо…