Жанна д’Арк из рода Валуа. Книга 3
Шрифт:
Письмо решительно полетело в огонь.
«Хоть душу спасу», – пробормотал герцог, приняв решение.
Но тут вдруг заупрямилась Клод.
Первым делом она спросила, заплатит ли французский король выкуп за Жанну, а когда герцог, искренне полагая, что этим только поможет, твёрдо сказал «Нет», она так же твёрдо произнесла своё «нет». Трижды. И больше от этой позиции не отступила ни на йоту!
– Продайте меня вместе с Жанной, сударь, – говорила она. – Не думайте, что это будет бесчестный поступок. Вы сделаете то же, что делали до вас многие другие и по тем правилам, которые кто-то когда-то принял, как справедливые.
Герцог посмотрел на неё и спокойно, почти буднично, произнёс:
– Они тебя там убьют.
– Ну и что? – так же спокойно и буднично спросила Клод.
Герцог удивлённо поднял брови.
– Разве ты не хочешь жить?
– Для чего?
Клод вела себя словно зеркальное отражение Филиппа – она так же подняла брови, только губы её горестно искривились, желая выдать это за улыбку.
– Жить для того, чтобы просто длить существование? Каждое утро просыпаться, есть, испражняться и не иметь при этом других потребностей?
– Почему только так?! – вспылил герцог. – Разве нет для тебя никаких других радостей?
– Есть. Но эти радости останутся и без меня. И солнце будет светить, и цветы распустятся в срок, и снег выпадет, когда придёт время. И дети родятся… Те, которым может помешать та война, что теперь идёт. Она ведь не кончится, если не дать ей достойного отступного, и я понимаю, какую жертву требуют от нашего короля. Раз он отдаёт Жанну, значит, на всё готов ради мира на своей земле. Но, видимо, на Божью посланницу не поднимается рука даже у врагов. Что ж, я тоже на всё готова! И готова её заменить на костре, иначе, зачем судьбе было угодно довести нас до клятвы идти вместе до самого конца?
У Филиппа перехватило дыхание. Кто мог рассказать ей?! Хотя, нет, не так… Это не удивляло – она и сама могла понять, потому что вообще видит и понимает всё не умом, а каким-то иным разумением… Поражало другое – кто ещё, кроме Клод, мог вот так вот увидеть их тройственный – с французским королём и Бэдфордом – подлый заговор?! Кому бы ещё пришло в голову оправдывать высокими целями действия, никакому оправданию не подлежащие?!
– Какие глупости ты говоришь, – пробормотал он, скорее машинально.
– Может и глупости. Но вы, господин мой, спросили, хочу ли я жить, а я ответила «зачем?», потому что бывает и так, что жизнь оказывается бессмысленнее смерти. Это я и хотела объяснить. А ещё то, что все вы – и господин де Ре, и наш Лотарингский герцог, и даже Жанна – все ошибаются, ожидая от меня чего-то, чего я постичь не могу. Одни считают, что я могу пророчествовать, другие уверяют, будто должно придти время, в котором я должна буду что-то совершить. Но, что можно совершить, если ждать удобного времени? Чем плохо то, которое есть? Оно плохо, поэтому и надо что-то делать теперь! И другого дела, кроме того, чтобы быть рядом с Жанной и помогать ей у меня сейчас нет!.. Продайте меня, ваша светлость! Хотя бы ради того, чтобы всё скорее закончилось. А оно закончится. И, может быть, даже не так горестно, как кажется. Англичане тоже люди и тоже верят в Бога. Услышав Жанну на процессе они ведь могут понять, что мирная жизнь и для них милее всего, правда?
Герцог в замешательстве покачал головой.
– Наивное дитя, – только и сказал он.
Но задним умом отметил про себя, что доводы, которые привела Клод, вполне
– Барон не поймёт меня…
– Знаю. – Девушка потупилась и еле заметно вздохнула. – Меня бы он тоже не понял.
Филипп вдруг снова почувствовал то волнение, которое так ему мешало последнее время. Ну да, барон ни за что бы не понял и не отдал бы её на смерть, а он – герцог Бургундский – он достаточно смышлён… Поэтому она и противилась. Знала, что Филипп её продаст.
– Есть у тебя какие-нибудь желания? – спросил герцог, вкладывая в голос всю ласковость, на которую был способен. – Я готов выполнить любое.
Клод вскинула глаза, и впервые, вместе с удивлением, в них было что-то новое, радостное.
– Есть! – как человек, не верящий своему счастью, прошептала она. – Я очень хочу увидеть зеркало. Если у вас есть, можно мне на себя посмотреть?
Голос её прервался, как будто просьба содержала в себе нечто немыслимое, и герцог тоже молча кивнул, сделал знак следовать за ним и быстро отвернул лицо. Нет, если и существует где-либо мир для этой девочки, то ему там не место. Как и ей не место здесь, рядом с такими, как он…
– Если хочешь, можешь жить тут до отъезда, – сказал герцог, распахивая дверь комнаты, где обычно одевался, и где висело на стене безумно дорогое, посеребрённое с одной стороны венецианское стекло. – Я велю вынести отсюда всё, кроме зеркала, и принести твою кровать.
Но Клод покачала головой.
– Нет, я только посмотрю…
Она подошла к стене и остановилась очень близко перед зеркальным прямоугольником. Её лицо было спокойным, как будто все переживания и волнения существовали где-то вне её. Или настолько глубоко внутри, что до поверхности не доходила даже лёгкая рябь, хотя по всему виду девушки было понятно, что она не просто стоит, и не просто смотрит. Герцогу вдруг показалось, что Клод себя «собирает». Видящая саму себя изнутри, она захотела добавить и то, что видят другие, не искажённое водной рябью, потому что, наверняка, видела себя только в отражениях, в каких-нибудь ручьях или бочках с водой, да и то, если давала себе труд смотреть. Ей зачем-то нужно было целое. Но зачем?
– Ну… что ты там увидела? – спросил Филипп, когда девушка пошла к нему задумчивая и серьёзная, как никогда.
– Только Клод, – ответила она.
И прозвучало это печально.
Тем же вечером герцог Бургундский написал несколько писем, одно из которых, совсем короткое, предназначалось епископу Кошону, а другое – длинное, писавшееся не один час – маршалу де Ре. Первое письмо было отправлено незамедлительно. Другое же, после долгих правок и ещё более долгих раздумий, полетело в камин, где его пепел смешался с пеплом письма от самого маршала.
День за окном только-только начинался.
Герцог спустился во двор, не замечая осенней промозглой сырости. Неподалёку росло старое раскидистое дерево, ещё не тронутое увяданием. Помедлив минуту, Филипп подошёл, обхватил шершавый ствол руками, прижался к нему, как мог плотно, и крепко зажмурил глаза.
Он ничего не услышал.
Боревуар – Руан
(конец 1430 – начало 1431 годов)
Старая графиня Люксембургская умерла 13 ноября.