Жанна д'Арк из рода Валуа
Шрифт:
К сожалению, отголоски тяжёлого детства в нём так и остались. Он до конца ещё не привык к положению наследника престола, а уж королём себя вообще не ощущает. Военные неудачи снова сделали его неуверенным, напуганным, ищущим поддержки в ком-то сильном. А Мари, как ни прискорбно это признавать, надежд, на неё возложенных, не оправдала. Увы, характером она в отца – совершенно растворилась в муже и ребёнке, сразу став зависимой и неинтересной… Да, не надо было оставлять его… И Дю Шастеля забирать с собой не следовало… Но, кто мог представить, что годы воспитания в Анжере так быстро сойдут на нет, едва рядом окажется
Герцогиня Анжуйская злобно сверкнула глазами. Но от реальности уже не отмахнёшься. Шарль сейчас настолько ни в чём не уверен, что сообщение о чудесной Деве, а более всего о том, что она является ещё и его единоутробной сестрой, воспримет, пожалуй, с опаской. И, ещё чего доброго, побежит советоваться с Ла Тремуем, которому об этом знать никак нельзя!
Мадам Иоланда не сомневалась – скользкий советник выставит Жанну перед дофином, как опасную конкурентку, и легко своего добьётся, учитывая то, как неуверен Шарль в своих правах. Так что теперь виделся только один выход – раскрыть тайну наиболее влиятельным вельможам-военачальникам и заручиться их поддержкой. Как только они скажут своё «да», его скажет и Шарль, как бы ни противился этому Ла Тремуй – в конце концов, воевать с Жанной им, а не ему…
Но первое «да» ещё нужно было получить…
В зале, где мадам Иоланда намеревалась проводить беседу, всё уже было подготовлено – жарко пылал камин, а длинный стол, обставленный высокими стульями, перенесён в самый центр, чтобы ни до окон, ни до дверей не долетел ни единый звук.
Молодые люди тоже собрались. Одетые в лёгкие доспехи Ла Ир, де Ре и Бурбон что-то рассказывали недавно приехавшему в Шинон Алансону, а всё ещё дующийся Ришемон и спокойный, как всегда, Танги дю Шастель, слушали их, стоя рядом.
Алансон смеялся. Этот юноша в плену сильно похудел и ещё не вернул лицу прежний здоровый вид, но, заметно возмужав, словно расцвел той, быстро грубеющей мужской красотой, которая со временем только шлифуется, чеканится и даже старость встречает достойно. Его выпустили под честное слово, не дожидаясь полной уплаты огромного выкупа. Согласно условиям освобождения, герцог в военных действиях участвовать не мог, поэтому явился без доспехов, в простом тёмном камзоле, с единственным украшением – фамильным гербом на груди. Но рука его, даже в непринужденном разговоре, то и дело опускалась на тонкую «пощаду» у пояса и нервно стискивала рукоять.
Ришемон тоже не надел доспехи. Демонстративно сложив руки на груди, он стоял с таким видом, словно говорил: «Не желаете видеть во мне командующего? Так, вот он, я – простой придворный, и большего от меня не ждите!». На шаги мадам Иоланды повернулся первым, выдавая свое ожидание, но тут же снова напустил на себя независимый вид и только дал знать болтающей молодёжи, что герцогиня пришла.
– Все слуги и оруженосцы могут уйти! – громко сказала мадам Иоланда, проходя мимо склонившихся в поклоне мужчин
Грохоча доспехами и оружием, военачальники стали рассаживаться. Все, кроме Ришемона и Дю Шастеля весело переглядывались и посмеивались, потому что причина, по которой её светлость их собрала, ни для кого секретом не являлась, и ничего, кроме усмешек не вызывала. «Зачем тащить какую-то Деву из Лотарингии, когда можно было выбрать из тех, что есть у нас? – с притворным возмущением спрашивал де Ре. – Или её светлости непременно требуется прошедший по вражеским землям командующий для армии прорицателей, которую она собрала?». И все дружно посмеялись, но потом, так же дружно, явились по первому зову, уважая герцогиню Анжуйскую, отчасти, как королевскую тёщу, отчасти, как человека непреклонно, щедро и целеустремлённо делающего всё для их победы. Но комичность ситуации оставалась, и рыцари усмешек не сдерживали.
– Вижу, настроение почти у всех хорошее, – заметила мадам Иоланда, обводя их взглядом. – Это хорошо. Тем легче будет говорить.
– Смотря о чём, – тут же откликнулся Ришемон. – Если о глупостях, про которые я думаю, то, честно сознаюсь, мадам, не представляю, что вы от нас хотите услышать?
– Слушать будете вы. И, по возможности, внимательно, потому что разговор может выйти долгим.
– Долгим?! О какой-то безвестной девушке? Да кто она такая?!
– Пастушка, – не удержался Ла Ир.
И все снова засмеялись.
– Что тут смешного? – сердито нахмурилась герцогиня.
– Простите, мадам, – словно каясь, хлопнул себя по нагруднику Ла Ир. – Мои лучники одну из бомбард Орлеана прозвали «Пастушкой» и говорят, что Деву эту мы тоже, видимо, выставим, как бомбарду, и все англичане тут же разбегутся.
Де Ре и Алансон прыснули, но Танги дю Шастель, заметив, как сдвинулись брови мадам Иоланды, сжал ладонь в кулак и грохнул им по столу.
– Хватит, судари! Что бы там ни говорили ваши лучники, вы должны проявить уважение и выслушать!
Ла Ир подавил очередной смешок и пробормотал извинения, но веселый блеск в его глазах так и сохранился.
Мадам Иоланда, со вздохом, поправила бумаги, лежащие перед ней.
– Раз всем всё так хорошо известно, обобщу. Согласно древнему пророчеству, Дева, призванная Господом спасти гибнущее государство, явится из земель Лотарингии, чтобы возглавить войско дофина и привести его к победе. Та девушка, что едет сюда, жила в деревне Домреми, которая расположена на границе Лотарингии и Шампани, так что, одно из условий соблюдено…
– Ну, красота! – снова не удержался Ла Ир, – крестьянка во главе нашего войска! Ей Богу, веселее терять королевство невозможно!
– Теперь второе, – не слушая его, продолжила герцогиня, разворачивая один из свитков. – Вот это, записанные моим личным лекарем, показания повитухи, которая шестого января четыреста восьмого года приняла роды в особняке Барбетт у матери нашего дофина – королевы Изабо. А это, – она показала другой свиток, – собственноручные показания бывшей фрейлины её величества мадам де Монфор, присутствующей при родах. Обе они подтверждают, что была рождена здоровая девочка, стразу после рождения отданная на воспитание некоей Изабо де Вутон, вышедшей впоследствии замуж за господина Арка из Домреми.