Жанна де Ламот
Шрифт:
— Понимаешь ли, — повторил дук, — положение гораздо серьезнее, чем ты думаешь.
— Нам эти деньги очень нужны?
Этот вопрос Мария задала не как оскорбленная жена мужу-обидчику, а как сотоварищ по общему делу, интересующийся выгодами компании.
Дук ответил одним только словом:
— Очень!
— Вы начинаете беспокоить меня, — сказала княгиня Мария.
— И могу уверить вас, что беспокоиться есть о чем…
— Даже так?
— Да… — Дук Иосиф подошел к жене совсем близко, нагнулся и почти шепотом произнес: — У меня такое положение, что я расходую последнюю тысячу рублей…
— Но вы можете, в крайнем случае, получить деньги из Парижа…
Дук покачал головой и произнес:
— Ничего я не могу получить: я только что получил письмо оттуда… Там произошел крах банка и все рухнуло…
Он дипломатично свалил все на крах банка, который действительно произошел тогда в Париже, на самом же деле он получил оттуда известие, что главная парижская фракция общества «Восстановления прав обездоленных» потерпела неудачу во всех своих делах и понесла такие убытки, что теперь просила помощи Петербурга. Здесь же, в Петербурге, требовалась помощь Парижа. В эти частности своей деятельности дук не посвящал жену и удовольствовался тем, что сказал ей о крахе банка.
Это известие для княгини Марии было так неожиданно, что она в первую минуту не смогла ничего сказать. Она уже успела привыкнуть к окружающей ее роскоши и к тому, что когда ей нужны деньги, то достаточно обратиться к дуку, чтобы получить их. Эта привычка укоренилась до того крепко, что иначе она и не могла себе представить дальнейшую жизнь.
И вдруг, как снег на голову среди жаркой летней погоды, такое сообщение мужа!..
Княгиня Мария уже забыла в эту минуту оскорбление, нанесенное ей, и ту злобу, соединенную с жаждой мести, которую она имела против него. Опасность полного разорения снова соединила ее с ним.
— На что мы можем надеяться? — спросила она.
— Во-первых, на отдачу денег Николаевым, а во-вторых, на дело по наследству маркизы де Турневиль. Если эти комбинации удадутся, мы будем опять обеспечены надолго…
— Принимай меры относительно наследства маркизы и не беспокойся о деле Николаева. Это дело я беру на себя, — сказала княгиня.
Глава XLII
Все дороги ведут в Рим
Орест, вдоволь наигравшись на бильярде у себя в трактире, вспомнил про Борянского и решил проведать его.
У Борянского шла картежная игра, продолжавшаяся уже вторые сутки. Большинство игравших было в таком состоянии, что с трудом сознавало, что происходит вокруг. Только сам Борянский продолжал метать банк и выигрывать (это он делал наверняка) и, казалось, на него совершенно не действовало огромное количество вина, выпитого им.
— О Орест! — сказал он, увидев Беспалова. — Пей и служи гостям предметом подражания…
Орест терпеть не мог играть в карты. Он принялся пить и спаивать понтеров банка, что было на руку Борянскому.
Оресту случалось даже у Борянского засыпать под столом. Он там услышал один разговор, который до сих пор не мог привести в ясность, как следует.
Но Орест очень любил комфорт и не всегда довольствовался сном под столом… Если представлялась возможность устроиться иначе, он не брезговал ею…
Ублаготворившись достаточно, он пошел бродить по комнатам, оставив зал, где продолжалась игра.
В гостиной двое спали в креслах, а один, молоденький, почти мальчик, очевидно, только что проигравшийся в пух, стоял у окна, схватившись обеими руками за волосы.
Орест, как будто это вовсе не касалось его, проследовал дальше якобы в кабинет хозяина; но и тут большой диван был занят «мертвым телом».
Орест прошел в следующую комнату — спальню Борецкого.
Здесь никого не было и благодаря открытым дверям воздух оказался чище и дышалось легче.
Орест остановился, подумал и без всякой церемонии, никого не спрашиваясь, лег на стоящую за ширмой постель. Последняя была очень мягка, удобна, и Орест почувствовал себя на ней хорошо. Он растянулся и стал глядеть в потолок.
Потолок, на котором был нарисован плющ, вертелся. Орест понял, что, разумеется, ему это только кажется, потому что у него кружится голова… И чтобы она больше не кружилась, ему нужно было заснуть. И он уже собрался сделать это, как вдруг услышал, что в комнату вошли.
Вошедшие видеть его не могли, потому что он был укрыт ширмой, но он их мог видеть в щель между двумя створками ширмы.
Вошедшие были сам Борянский и седой старик с большой бородой и длинными волосами, в черной шапочке.
— Пожалуйста, поскорее только! — сказал Борянский. — Игра в полном разгаре и мне нельзя отлучаться надолго… Что вам угодно?
— Я надеюсь, что ты спрашиваешь, что мне угодно приказать тебе? — произнес старик.
— Ну, да! Да! Только говорите скорей.
— Ты много выигрываешь в карты?
— Порядочно.
— А Орест Беспалов?
— Он приходит только навестить меня и выпить.
— Ты продолжаешь поддерживать с ним отношения?
— Да говорите же, что вам нужно?.. Меня ждут пон-ты… мне каждая минута дорога… — с досадой сказал Борянский.
— Ты не забудь, что говоришь с человеком, которого хотел отравить, что тебе, впрочем, не удалось…
— Ах, вы измучаете меня! — воскликнул Борянский. — В вас ниспослано наказание свыше, должно быть!
— Должно быть! — повторил старик. — Так вот видишь ли! Надобно внушить этому Оресту, что где-нибудь — место сам выбери, где хочешь, — зарыт клад, и на этом месте потихоньку от него закопай какой-нибудь ржавый железный ящик с куском пергамента, который я пришлю тебе завтра… Тогда я тебя освобожу от этого вечно пьяного Ореста, и ты будешь иметь возможность отбояриться от него!