Жара
Шрифт:
– О да! – поддержал его Дженеро.
Карелла сурово покосился на него.
– Ну вот, в кои-то веки моему братцу привалила удача, а он ее сменял на эту Снежную Королеву. Вы ведь, наверно, встречались с Энни. Вы ведь должны были говорить с ней насчет моего брата, верно?
– Встречались, – сказал Дженеро и тут же стрельнул глазами в стороны Кареллы – не сболтнул ли он снова чего лишнего? – То есть встречался не я, а детектив Карелла...
– Самая холодная медуза во всем Западном полушарии, – сказал Ньюмен. – У нее в жилах не кровь, а лед. Может, в постели она и классная – по крайней мере, так говорил мне братец, когда он в нее втюрился, – но по ней не скажешь. Ну ладно, пусть даже она в
Это выражение Дженеро явно понравилось.
– Ну ладно, что было – то прошло, – продолжал Ньюмен. – Братец мой помер – упокой Господи его душу!
И поднял свой стакан, словно произнося тост.
– Я так понимаю, что вы виделись с мисс Герцог на прошлой неделе, – сказал Карелла.
– Ага, в ту среду. Мы обедали вместе.
– И вы вспоминали об отвращении вашего брата к таблеткам.
– Ага.
– Он вообще не любил принимать какие бы то ни было таблетки, верно?
– Ну, это мягко сказано!
– А что вы скажете на то, что он проглотил двадцать девять таблеток за раз?
– Скажу, что это чушь собачья.
– Вы думаете, он не мог этого сделать?
– Ни в коем разе.
– Мистер Ньюмен, когда вы узнали о его смерти?
– Мне позвонила мама. По-моему, в пятницу. Я вернулся в отель, а тут записка – перезвоните Сьюзен Ньюмен, срочно. Я сразу понял, что это насчет брата. Наверняка, думаю, этот чертов Джерри ужрался до чертиков и вывалился в окно, или что-нибудь в этом духе. Других срочных дел у моей матушки быть не может.
– И что произошло, когда вы ей перезвонили? – спросил Карелла.
– Она мне сообщила, что мой брат умер.
– Она упоминала о том, что он умер от смертельной дозы секонала?
– Нет, она это сама узнала только на следующий день. Кажется, в пятницу еще неизвестны были результаты вскрытия.
– И как вы это восприняли?
– То, что мой брат умер? Хотите – честно?
– Да, пожалуйста.
– Я подумал – слава тебе Господи, наконец-то избавились!
– Угу...
– В последние два года он для всех для нас был все равно что чирей на заднице. Для меня, для матери, для Энни – для всех. Он задирал перед нами нос, потому что унаследовал эту кучу денег после смерти отца, думал, он лучше нас, оттого что...
– Какую кучу денег? – тут же перебил его Карелла.
– Ну, на самом деле не деньги как таковые и не сразу после смерти отца. Картины, понимаете? Он все их оставил Джерри. Отец был одним из лучших абстрактных экспрессионистов в стране. В его мастерской стояло по меньшей мере две сотни картин. И все они достались Джерри. Потому он и мог позволить себе маяться дурью.
– А что он оставил вашей матери?
– Прощальную записку, – сказал Ньюмен и мрачно усмехнулся.
– А вам?
– Хрен. Я был паршивой овцой. Я уехал из дома и занялся изготовлением гробов. А мой дражайший братец Джерри сделался художником, пошел по отцовским стопам, так сказать. Правда, художник он был от слова «худо», потому как творил он сущее дерьмо, но это папашу не волновало, ничуть не волновало. Джерри поддерживал великую семейную традицию!
– Когда вы сказали «кучу денег», вы имели в виду...
– Миллионы, – ответил Ньюмен.
– А кто получит их теперь, вы не знаете?
– В смысле?
– Кто унаследует все эти деньги теперь, когда ваш брат мертв?
– Понятия не имею.
– Он оставил завещание?
– Не знаю. Спросите лучше у Энни.
– Спрошу. Спасибо вам, мистер Ньюмен. Вы нам очень помогли. Когда вы возвращаетесь в Калифорнию?
– Через несколько дней. У меня тут еще есть кое-какие дела.
– Вот вам моя визитка на случай, если понадобится связаться со мной, – сказал
– Зачем это мне понадобится с вами связываться? – удивился Ньюмен, но визитку взял.
На улице, по дороге к тому месту, где стоял неприметный седан Кареллы, Карелла жалел, что у Клинга сегодня выходной. Из-за гибкого графика работы напарники постоянно перетасовывались. Сегодня Карелла согласился бы на любого из них. Даже на Паркера. Правда, Паркер не отвечал представлению Кареллы об идеальном полицейском, но зато обладал многолетним опытом и был способен управиться с уличной бандой.
В полиции принято считать, что хороший напарник – это тот, на кого можно положиться в перестрелке. Вот почему многие патрульные отказываются работать в паре с женщинами-полицейскими. Они полагают, что, если дело дойдет до вооруженной стычки с гангстерами, от женщины будет мало толку. Но Карелле случалось видеть женщин, способных в тире поставить точку над "i" из пистолета калибра 0,38. В перестрелке грубая сила – не главное. Джессика Герцог была капитаном израильской армии и, если верить ее деверю, убила в бою семнадцать человек. Стал ли бы кто-то из копов возражать против такой напарницы? Вряд ли. Но на самом деле напарник – это нечто много большее.
Надежность Дженеро в перестрелке была сомнительной: он однажды ухитрился всадить пулю в ногу себе самому. Но, помимо этого, он не создавал «отдачи», необходимой всякому, кто ведет расследование. «Отдача! – подумал Карелла. – Вот чего мне не хватает. Отдачи».
– Он тоже обратил внимание, – сказал Дженеро.
– На что? – спросил Карелла.
– На ее сиськи, – пояснил Дженеро.
– Ага, – вздохнул Карелла.
Он думал о миллионах долларов, которые получил Джереми Ньюмен, продав картины из наследства отца. Интересно, зарегистрировано ли это завещание в Комиссии по наследствам, и если да, то каковы были его условия? А еще Карелла думал о том, что хороший напарник – это человек, с которым можно обмениваться фактами, пережевывать их, грызть и теребить до тех пор, пока не вытрясешь из них вразумительное объяснение тому, что произошло. Напарник – это человек, которому можно доверить не только свою жизнь, но и самые дикие идеи. Напарник – это человек, который может разрыдаться в твоем присутствии, не боясь, что ты его высмеешь. Карелла очень жалел, что с ним нет Клинга сейчас, на третий день после того, как жена Джереми Ньюмена нашла труп своего мужа в квартире, жаркой и вонючей, как подземелья ада.
В тот вечер за обедом Мейер рассказал Клингу и Огасте два анекдота, оба про иммигрантов. Один – про русского иммигранта, который, едва приехав в Америку, сменил имя. Однажды встречает он земляка и сообщает ему, что он теперь не Борис Рыбинский, а Р. П. Стемплер. «Откуда же ты взял такое имя?» – удивляется земляк. Иммигрант пожимает плечами и объясняет: "Ну, это просто. Я теперь живу на улице Стемплера, вот и взял себе фамилию «Стемплер». Земляк подумал и говорит: «Ну ладно, а что такое „Р.П.“?» «Робертсон-парк», – отвечает иммигрант.
Второй анекдот – весьма характерный. Жители этого города никогда не отличались особой любезностью – напротив, они славятся резкостью, плавно переходящей в хамство. Анекдот очень короткий, буквально одна фраза. Иммигрант останавливает прохожего на улице и спрашивает: «Простите, вы не подскажете, как пройти в муниципалитет, или мне сразу идти на ...?»
Огаста смеялась громче всех.
А Клинг думал о том, что с половины первого до без четверти два она была в доме на углу Хоппер-стрит и Мэттьюз. Когда они вышли из ресторана в десять вечера, Мейер предложил подвезти их до дома, но до них было всего несколько кварталов, поэтому они попрощались с Мейерами на тротуаре и пошли пешком.