Жаркая ночь

Жеро Мишель

Рик еще несколько секунд молча смотрел на нее, а потом сказал:

– Здесь не обошлось без Декера.

– Я догадалась.

– Почему ему вдруг вздумалось тебе помогать?

– А это имеет какое-то значение? – Эта постоянная подозрительность по отношению к Декеру уже стала действовать Энни на нервы.

– Сколько они еще здесь пробудут? – спросил Рик, не отвечая на вопрос.

– Столько, сколько понадобится, чтобы задать мне несколько вопросов и кое-что отснять. Не дольше. Честно говоря, Рик, я не понимаю, почему ты так разозлился.

– Я не хочу, чтобы твое расследование,

к которому ты, похоже, относишься серьезно, превращалось в цирк!

Энни глубоко вздохнула:

– В процессе рекламы может выявиться что-то новое, и чем скорее я получу ответы на все свои вопросы, тем скорее закончу работу и перестану тебя беспокоить. И никакие телевизионщики больше к тебе не нагрянут, и ты снова сможешь почувствовать себя счастливым.

Рик прищурился:

– Я не люблю сюрпризов.

– Ты об этом уже говорил, но если ты не прекратишь вмешиваться в мою работу, то я ее никогда не закончу.

Рик молчал. Подождав немного и видя, что он не отвечает, Энни шагнула к нему:

– Ты хочешь, чтобы я уехала? Насмешливо фыркнув, Рик попятился:

– И оставила эту шумную братию у меня на кухне? Нет, черт побери!

В глазах его мелькнули какие-то странные искорки, и Энни, несмотря на его насмешливый тон, вдруг почувствовала себя неловко.

– Так ты собираешься их выставить? – неторопливо спросила она.

– Нет. – Рик вздохнул и взъерошил рукой волосы. – Прости.

– Тогда вернемся, и я постараюсь закончить как можно быстрее.

Она зашагала на кухню, Рик молча последовал за ней. Быстро познакомившись с незваными гостями, он уселся за стол – фигура его четко выделялась на фоне обоев с рисунком из розочек и кружевных занавесочек, – а Олсен принялась задавать Энни вопросы, однако от Энни не укрылось, что взгляд женщины то и дело обращается к Рику.

– Мы уже почти закончили, – сообщила Олсен, дружелюбно улыбнувшись. – Осталось всего несколько вопросов. Как по-вашему, мисс Бекетт, кто был замешан в сокрытии этого преступления? Вы упомянули несколько важных исторических личностей: Закари Тейлор и Генри Додж, который впоследствии стал первым губернатором штата Висконсин. А были еще какие-то знаменитые люди?

– Множество. Некоторые из них могли быть непосредственно замешаны в этом преступлении, однако в данный момент я не могу сказать, в какой степени.

– А можете вы назвать этих людей?

– Бригадный генерал Сайрус Бун, Авраам Линкольн и Джефферсон Дэвис. Как вы уже, должно быть, знаете, Линкольн и Дэвис принимали участие в войне Черного Ястреба.

Журналистка расплылась от радости. Ну еще бы, усмехнулась про себя Энки, такие громкие имена!

– И последний вопрос, мисс Бекетт. Лейтенант Хадсон похоронен в Блэкхок-Холлоу?

Рик подался вперед, и Энни, вздохнув, ответила:

– Не знаю.

– Тогда позвольте задать вопрос иначе. Вы подозреваете, что останки лежат в земле мистера Магнуссона? – не отставала Олсен.

Бросив взгляд на Рика, Энни твердо сказала:

– Я не могу ответить на этот вопрос.

Рик отказался пустить телевизионщиков в Холлоу, однако разрешил им взять у себя интервью на скотном дворе.

Уговорив

его ответить на несколько вопросов об истории его семьи, на что Рик согласился крайне неохотно, команда с телевидения снова принялась допрашивать Энни. Рик отошел в сторонку и стал смотреть, как Энни уверенно отвечает на вопросы, привычно глядя в камеру, и каждое слово, которое она произносила, было преисполнено глубокого смысла. Она уже не раз давала интервью, догадался Рик, и теперь пользуется подвернувшейся благоприятной возможностью придать своему расследованию широкую огласку. Рик как-то совсем упустил из виду, что Энни живет в мире, который сильно отличается от его мирка, и чувствует себя в нем легко и комфортно, и это ему не очень понравилось.

Она явно гордилась собой, равно как и телевизионщики, а Рик боролся с обуявшим его гневом, ломая голову над тем, что замыслил Декер и всю ли правду открыла ему Энни. Могла и не сказать. Она умела при необходимости что-то недоговорить, о чем-то умолчать.

После того как команда с телевидения отбыла восвояси, Энни вернулась в дом.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – открывая холодильник, спросила она Рика, стоявшего у нее за спиной.

– Конечно.

Она протянула ему банку с содовой, и взгляды их встретились. Энни поспешно отошла, и Рик почувствовал стеснение в груди.

– Энни, нам нужно поговорить.

– Я знаю.

– Твой солдат... Хадсон. Он похоронен на моей земле? Энни стояла в одном углу кухни, а Рик в другом, словно два боксера на ринге.

– Все возможно, – осторожно ответила она, взвешивая каждое слово. – Я не знаю, где он похоронен, клянусь тебе.

От ее уклончивого ответа у него все в душе перевернулось.

– Но ты так считаешь.

– Мне начинает так казаться.

Что ж, он дал ей возможность пооткровенничать, однако она ею не воспользовалась. Придется оставить эту тему и сделать то, что он решил. В несколько глотков прикончив содовую и чувствуя, как газированная вода устремилась в желудок, Рик со стуком поставил пустую банку на стол и схватил ключи.

– Куда ты собрался? – с тревогой спросила Энни, когда он был уже на пороге.

– В город, позже увидимся.

– Рик, подожди!

У входной двери он остановился. Он приказывал себе не останавливаться, однако ноги не послушались. Энни подошла, легонько коснулась рукой его спины, и Рик обернулся.

– Пожалуйста. – В глазах ее застыла мольба, и Рик выругал себя за то, что уходит от Энни, а самое главное, за то, что злится на нее. – Постарайся понять. Для меня это очень важно. Я хочу восстановить доброе имя Льюиса.

– Еще бы понять почему.

– Потому что этого требует справедливость! Как можно...

– Я знаю. Этого парня оболгали, я это понял. Но я никак не могу понять, почему он так много для тебя значит. Объясни мне, Энни.

Энни отступила в сторону.

– Потому что он мой родственник. Потому что, кроме меня, у него никого нет. Потому что Августина Хадсон искала своего сына тридцать лет, а я считаю, что во имя любви матери к сыну я обязана восстановить справедливость.

– Но это еще не все. Что это даст тебе самой? Как улучшит твою жизнь, Энни?