Жаркие горы
Шрифт:
Сам Хайрулло хорошо знал свои достоинства. Он выскочил вверх и уселся на спине слона власти не потому, что был слишком умен или грамотен. Он взял счастье силой и жестокостью. Но ведь может найтись еще такой же удачник. Нет, лучше уж пусть у него под рукой ходят злые, голодные, но не очень умные серые волки. На таких он легко найдет управу. Люди, как стадо, послушно идут за вожаком.
Лениво шевеля губами, блестевшими от жира, пережевывал мясо чернобородый блинолицый Мухаммад Панах. Он ни на кого не смотрел, а если и бросал взгляд, то вряд ли что
«Уже согрешил», — подумал Хайрулло и отвел взгляд в сторону. Он знал — Мухаммад Панах делит душу между аллахом и алкоголем. Причем алкоголь все больше вытеснял аллаха из дел и помыслов когда-то истинного борца за веру.
О тайном пристрастии главаря крупной банды к питию спиртного знали даже в далеких кишлаках, где орудовал Мухаммад Панах. Между собой базгары называли его Шараби — пьяный, алкаш.
В иное время следовало бы сурово взыскать с пьющего как с отступника от заветов веры. Взять и отсечь ему голову. Было бы полезно это сделать для устрашения тех, кто готов променять веру в аллаха на булькающую бутылку. Но Хайрулло сохранял вид, что ничего не ведает. Мухаммад Шараби — палач, костолом, насильник — также был верным псом и ни разу не показал зубов Хайрулло. Больше того, он готов горло порвать любому, кто осмелится поднять руку на саркарду.
В стороне, словно стараясь не маячить перед глазами Хайруллохана, крутя жирными пальцами большую баранью кость, аппетитно объедал с нее мясо Мобврак Шалла — Настырный Мобарак, начальник разводки банды. В прошлом ловкий торговец, промышлявший всем чем можно — от золота до наркотиков, — он укрылся у душманов от правосудия.
Однажды в Герате, прельщенный возможностью легкой наживы, Шалла зарезал покупателя, явившегося к нему за товаром. Скрыть преступление не удалось, и Шалла бежал в Пакистан, объявив себя «борцом за веру». Там он пробился к руководству душманским движением, стал заниматься разведкой.
Поначалу дела у Шаллы шли неплохо. Используя старьте торговые связи с дукандорами, мелкими торговцами на базарах, он сплел широкую мелкоячеистую сеть. Забрасывая ее даже без специальной целя, Шалла выуживал немало информации, интересовавшей как душманов, так и мистера Каррингтона.
Одновременно Настырный наладил доставку наркотиков в Западную Европу через Афганистан. Он получал товар, поставляемый душманскими караванами, из сусеков Гульбеддина и Гилани, затем небольшими партиями перепродавал его оптовикам в Герате, Кабуле, Кандагаре. Оттуда купцы, маскируя отраву в сухофруктах, отправляли ее в ФРГ.
Однако бизнес и разведка у Настырного шли все хуже и хуже. Набиралась опыта ХАД — служба афганской госбезопасности. Был разгромлен ряд душманских банд. По кончикам нитей, тянувшихся от них, контрразведка вышла на осиные гнезда Настырного и ликвидировала многие из них.
Советские таможенники обнаружили нисколько крупных транспортов с наркотиками, переправленными на Занад Настырным. Канал, который считался надежным, оказался перекрытым.
Чтобы убрать Шаллу
Самолюбивый Хайруллохан встретил назначенца, недавно бывшего в фаворе у великих вождей, с нескрываемым подозрением и пренебрежением. Боевые неудачи своих банд он списывал на счет недостатков разведки. Шалла постоянно чувствовал нож Нурмата, палача Хайрулло, на своем горле.
Вот и сейчас, обедая в званом обществе, Мобарак Шалла ощутил на себе ненавидящий взгляд саркарды и пришел оттого в гадкое настроение. Что готовит ему этот старый пес, пропахший мочой? Конечно же, ничего хорошего.
Когда трапеза подошла к концу, Хайруллохан через достархан громко обратился к Шалле:
— Уважаемый Мобарак, прошу вас, подойдите ко мне.
На предательски ослабевших ногах, похолодев от недобрых предчувствий, Настырный приблизился к саркарде. Низко поклонился.
Борода не украшала его лица, лишь обозначала мужское достоинство. На рыхлом бабьем лице с отвислыми щеками она росла клоками, жесткая, будто одежная щетка, вытертая от частого употребления.
Шалла угодливо сгибался перед Хайруллоханом и прижимал руку к груди так сильно, что побелели костяшки пальцев.
— Я все чаще думаю, Мобарак, — сказал Хайрулло, растягивая слова. Все вокруг разом притихли. Только Мухаммед Шараби что-то жевал отрешенно, погрузившись в мир пьяных грез. — Я все чаще думаю, не перекинулся ли ты к неверным.
— Будь я проклят аллахом!.. — горячо воскликнул Настырный.
— Чем же тогда объяснить, — властно перебил его Хайруллохан, — что шурави все чаще появляются внезапно, и не там, где их ждут?
— Шайтан их помощник, великий хан! Будь они прокляты, эти неверные! — заскулил Настырный.
— Сегодня, Мобарак, мы начинаем великое дело. Если твои глаза и уши подведут нас, я не стану вести пустых разговоров. Уши, которые не слышат, — зачем они псу? Глаза, которые не видят, — зачем они верблюду?
— Великий хан…
— Не дрожи, Мобарак. Я тебя не стану казнить, — сказал Хайрулло брезгливо. — Я прикажу обрить тебе бороду и отдам в жены Черному Джамалу. Он тебя в два вечера обучит бабьему делу, коли ты не можешь заниматься мужским.
Дикий хохот разорвал напряженную тишину. Все были довольны. Ах, как умеет шутить этот Хайруллохан! Даже чопорный пакистанец и тот улыбнулся. Угроза, прозвучавшая только что, понравилась ему своим поистине восточным духом.
— Ты сам, Мобарак, сам лично займись выяснением правды. Если шурави ударят мужахидам в спину, когда мы станем штурмовать Дарбар, считай себя женой Черного Джамала.
Низко кланяясь, Настырный попятился от саркарды и покинул пиршество. Надо было выполнять приказ.
После трапезы на небольшой площадке перед джуматом — кишлачной мечетью — душманы собрались на моление. Его проводил полковник Исмаил, надевший по этому случаю чалму.
— Алла, алла акбар! Арахим, арахман, маленкин, мустафир…