Жаркий декабрь
Шрифт:
Затем генерал что-то вещал о величии Германии, о недопустимости отступления и о превращении Тапы в неприступную крепость. Смешно, он даже сулил Лютце внеочередное звание, если тот продержится хотя бы три дня против русских, и грозил трибуналом, если его солдаты дрогнут. Лютце еле удержался от того, чтобы не рассмеяться. Внеочередное звание майора он и так недавно получил, его лично утвердил штурмбанфюрер Леман. А самолично расстреливать виновных в поражении Генриху не впервой, даже генералов приходилось в расход пускать. Собственно, именно для этого начальник контрразведки и попросил своего ценного сотрудника остаться в Эстонии. Ну, а так как по легенде он был обычным пехотным офицером, то заодно временно принял под свое командование сводный батальон, оборонявший Тапу. При том кадровом
Проводив генерала, Генрих в задумчивости прошелся по окраине городка, осматривая оборонительные сооружения – окопы, дзоты, а на заболоченной северной окраине, где копать траншеи нежелательно, ограждения из бревен с земляными валами. Почти все укрепления закончены, еще буквально полдня, и все намеченные работы будут выполнены, об этом беспокоиться не стоит. А вот кто будет держать оборону, вопрос риторический. Еще недавно оставалась призрачная надежда на французские дивизии, но на восточный фронт их прибыло слишком мало, а после того, как англичане вдруг зашевелились, подкреплений и вовсе ждать не стоило. Так что, если честно, от прочной обороны не будет никакого толку. Русские просто обойдут город с флангов, отрежут от своих, и все, можно сдаваться в плен. Помощь не придет, ведь резервов у армии не осталось.
Тяжело вздохнув, Лютце все же еще некоторое время понаблюдал, как особое подразделение, состоящее из солдат, осужденных за трусость, вело оборонительные работы. Надо признать, идея привлекать предателей к труду, вместо того, чтобы казнить, весьма здравая. Ну зачем же сразу расстреливать изменников родины, если они еще могут принести пользу. Конечно, речь идет только о рядовом составе, с командиров спрос намного больше.
Вдруг, все зеки по команде побросали инструменты и вылезли из траншеи. Все правильно, ровно пять часов. Присматривать за дисциплиной у штрафников Лютце поручил своему испытанному фельдфебелю Бонке, и тот выполнял свои обязанности строго, не давая подчиненным ни одной секунды отдыха сверх положенного. До семнадцати ноль ноль они даже минутного перекура не могли устроить.
Собравшись в колонну, отряд штрафников, сопровождаемый несколькими конвойными, уныло проследовал мимо Лютце к казарме. Зрелище, которое они собой представляли, было весьма неприглядное. Понурые взгляды, ссутулившиеся плечи, дрожащие руки. Они не шли строем, а брели, как стадо заключенных, которыми, в общем-то, и являлись, под презрительными взглядами местных жителей. Если экипировка у солдат батальона Лютце оставляла желать лучшего, то эти и вовсе выглядели, как бродяги самого низшего пошиба. На ногах соломенные боты, на головы накинуты старые одеяла, руки в порванных перчатках обморожены и покрыты волдырями. Новые перчатки штрафникам Лютце принципиально не выдавал. Не от жадности, нет, просто это входит в наказание, а то, получается, предатели, отказавшиеся идти в бой, слишком легко отделались, оказавшись в безопасном тылу.
Один из солдат, не имевший рукавиц, безуспешно растирал покрасневшие ладони и тщетно дул на пальцы, пытаясь их отогреть. Он был настолько жалок, что пожилая женщина, проходившая мимо немцев, не выдержала, и украдкой сунула ему пару вязаных варежек.
Лютце нахмурился, но конвоир уже заметил нарушение порядка и резким криком остановил колонну. Бонке мгновенно оказался
Ладно, надо все-таки сходить на склад. У майора на миг шевельнулась надежда, что если не оружие и боеприпасы, то хотя бы амуниция и продовольствие там найдутся. Как там генерал сказал, для окруженных войск мы приготовили все необходимое? Да уж, действительно все! Листовки, плакаты, ящики презервативов, шнурки для ботинок, защитные пакеты для гранат. Продукты тоже имелись, но вызвали лишь горькую ухмылку майора – весь ассортимент состоял из леденцов и нескольких тонн специй. Осматривая грузы, предназначенные для окруженных войск, Лютце потихоньку зверел, и уже искал глазами, кого бы пристрелить. Увы, но виновные в этом бардаке находились далеко в тылу, и их не достать.
– Где теплые вещи?
Лучше бы он не спрашивал. Когда кладовщик подвел его к стеллажам с вещами, майор тихонько заматерился, причем сразу на нескольких языках.
Одежды, правда, было много. Под угрозой лишения продовольственных карточек жители германских городов охотно сдавали теплые вещи для своей армии, но… только те, что не нужны ни им, ни, тем более, солдатам. Причем, мужская одежда по пути к фронту куда-то исчезала, и почти все вещи, дошедшие до передовой, были женскими: Элегантные дамские перчатки и пальто, чепчики с длинными лентами, меховые муфты, вязанные кофты, желтые пуловеры, разноцветные шали, розовые носки, белые полусапожки. Ах, нет, вот попались и мужские вещи – домашние тапочки и туфли. Единственное, более-менее приличное, что нашлось, это английское обмундирование, конфискованное у военнопленных. Вот только для русской зимы оно явно не годилось.
Интерлюдия. Валентина Козлова. Бологое
Казалось, все так хорошо устроилось – Аня Жмыхова помогла разыскать эшелоны отцовского полка, а комбат, хоть и прочитав нотации, разрешил остаться в медвзводе. Но едва только все наладилось и Козлову официально оформили в части, как в вагон медичек заглянул начштаба полка и после краткого, но жесткого разговора на повышенных тонах, Вале пришлось остаться на перроне.
Подавленная пережитой неудачей, Козлова рассеянно брела по станции, изредка останавливаясь, чтобы предъявить документы патрулям, и размышляя, как быть дальше. Жмыхова уже уехала, а больше ждать помощи не от кого. Трудно сказать, на какую авантюру она пустилась бы на этот раз, чтобы попасть на фронт, если бы случайно не заметила на станционном междупутье одинокий состав. На тормозной площадке головного вагона стоял парнишка явно не призывного возраста, от силы, лет шестнадцати, но в полной военной форме и с винтовкой за плечами.
Задумавшись, почему в военизированную службу берут таких молокососов, Валя остановилась и с легкой завистью спросила солдатика:
– Вы с этого поезда, да?
– Ага, – важно кивнул парнишка, – старший кондуктор. А вы что ищете?
– Я от своего эшелона отстала. Мне бы догнать его.
– Пассажиров и зайцев не берем, – с сожалением развел руки юный кондуктор. – У нас с этим строго. Обратитесь к коменданту станции, он поможет.
Ну конечно, диспетчер отправит телеграмму на следующую станцию с запросом, а ему ответят, что такая-то из рядов РККА уволена, и на фронте её не ждут. Эх, если бы Аня осталась здесь, она со своими полномочиями добилась бы чего угодно, хот целый вагон могла бы потребовать. Но Жмыхова вернулась в Москву с первым же попутным поездом.
Убедившись, что опять не вышло, Валя от бессильной злости чуть не заплакала, и лишь присутствие ровесника удержало ее от слез. Но тут снова вмешался счастливый случай. Стоявшие у паровоза женщина в промасленном ватнике и пожилой железнодорожник, до сих пор спокойно беседовавшие, вдруг начали повышать голос, так что их стало хорошо слышно:
– Я дежурный по отделению, а не волшебник, ну где я тебе паровозников возьму, сама подумай?
– Да хоть из движенцев, или из ремонтной бригады берите! А то что же, на полторы сотни осей я одна, да и в кондукторской бригаде нехватка.