Жаркое лето в Берлине
Шрифт:
В его голосе было столько иронии, что Джой передернуло.
— Твоя ирония неуместна.
— А как же я должен говорить, когда речь идет о политике? Я знаю тебя десять лет и ни разу не видел, чтобы в газетах тебя интересовало что-то, кроме заметок о музыке, литературной странички или дамских мод.
Джой едва сдерживалась, чтобы не вспылить.
— Может быть, — продолжал Ганс, — вы когда-нибудь захотите поехать со мной посмотреть один фильм, который часто демонстрируют в кинотеатре УФА. В нем достаточно
— Благодарю. Но если это какой-нибудь документальный политический фильм, меня это не интересует.
Стивен опять пожал плечами.
У перекрестка Шарлоттенбург мимо них промаршировала процессия с факелами, полыхавшими, как знамена на ветру.
— Что это? — спросила Джой.
— Fackelzug.
Раздосадованная молчанием Стивена, она спросила:
— Ганс, что такое Fackelzug?
— Факельное шествие. Сегодня ночью они проводятся во всей Германии.
— Религиозная процессия?
— Навряд ли. Это процессия в знак протеста против призыва на военную службу.
— А кто они?
— Участники боев под Сталинградом, оставшиеся в живых. Люди, рожденные в тысяча девятьсот двадцать втором году.
— А им не грозит беда за то, что они выступают против правительства?
— Конечно, грозит. Но они на опыте знают, что нет худшей беды, как воевать с русскими.
— Под Сталинградом, — добавил Стивен, — их погибло триста пятьдесят тысяч, включая Карла, хотя, как офицер, он был старше по возрасту.
— Хорст сказал, что его убили.
Смех Стивена задел Джой.
— Ну и недогадлива же ты! Неужели ты еще не поняла, что, если убиваем мы, это именуется «защитой отечества», а когда убивают нас, это называется «убийством»?
До конца пути Джой говорила только с Гансом, который давал уклончивые ответы.
Когда они свернули с Хеерштрассе к особняку фон Мюллеров, он из осторожности предупредил ее:
— Прошу вас сказать дома, что мы были в опере. У меня с собой программа «Мейстерзингеров».
— Зачем?
— Затем, что они будут огорчены, узнав, где мы были.
— Но разве мы не вольны в своих действиях? Я ненавижу ложь.
— Запомни, Ганс: Джой страдает болезненной любовью к правде, — сказал Стивен с напускной веселостью.
— Неужели, Стивен?
— Неужели, Стивен, — передразнил он племянника. — Не беспокойся, Ганс! Мы скажем так, как ты просишь. Спасибо за хороший вечер.
У подъезда в дом их встретила Шарлотта; ее старческое, морщинистое лицо расплылось в улыбке, не скрывшей ее усталости.
— Благодарю, — сказала Джой, мягко отстраняя ее. — Нам ничего не нужно, идите-ка спать.
Она поднялась наверх, предоставив Стивену объясняться с родными. Услужливость верной Шарлотты трогала ее и вместе с тем раздражала.
Ее так и взорвало, когда Стивен вошел в комнату.
— Ничего себе, Стивен! — вскричала она. — Не знала я, что ты такой грубиян!
И она в бешенстве стала сбрасывать с себя одежды.
— А я не знал, что ты такая глупышка! Неужели ты хочешь навлечь беду на Ганса?
— Что ты выдумываешь! При чем тут беда, если я скажу, что по моей просьбе мы смотрели пьесу, которая вот уже несколько лет не сходит со сцены в Западном Берлине?
— При том, моя дорогая девочка, что есть вещи, о которых берлинцы не любят вспоминать.
— Но эту пьесу каждую неделю смотрят тысячи берлинцев.
— Возможно, но не таких берлинцев, как мы.
— Что значит «не таких берлинцев, как мы»?
— Ну, как семейство фон Мюллеров. Послушайся моего совета, избегай говорить о том, что связано с войной. Помни, что мы проиграли войну. А до того, как мы ее проиграли, произошло много такого, о чем некоторые немецкие патриоты не любят вспоминать.
— Но ведь ваша семья была против…
Повесив пальто в шкаф, он обернулся и, положив руки на ее плечи, сказал:
— Послушай, Джой, ты все же, может быть, согласишься, что Ганс и я лучше тебя понимаем, как следует вести себя ради спокойствия в семье? — Он притянул ее к себе и, касаясь губами ее шеи, прошептал: — Ради нас всех, дорогая, не принимай от них никаких милостей.
Ничуть не смягчившись, Джой раздраженно сказала:
— Ты прекрасно знаешь, что тут дело не в милостях.
Стивен молчал. Джой вызывающе спросила:
— Разве это не так?
Он не отвечал.
— Почему ты считаешь, что все происходит по моей вине?Что бы я ни делала, все не по тебе.
— Это не так! Я только сказал тебе сегодня, что мне не нравится, что ты берешь деньги у моего отца, носишься по магазинам, покупая тряпки, как будто у тебя за душой ничего нет. Платьев у тебя не меньше, чем у какой-нибудь кинозвезды. Но если тебе их мало, пожалуйста, на аккредитиве у нас денег достаточно, чтобы удовлетворить все твои желания и не чувствовать себя кому-либо обязанной.
Оттолкнув его, Джой надела халат, застегнув все пуговицы.
— Говоря откровенно, порой мне сдается, что все вы посходили с ума. Я приезжаю, хочу войти в твою семью полноправным членом, словом, поступаю так, как поступила бы, если бы твои родители приехали в Австралию, а ты говоришь о каких-то обязательствах! С одной стороны, ты поощряешь мое поведение, с другой — сам прилагаешь все усилия, чтобы все шло шиворот-навыворот.
— Например?
— Примеров сколько угодно, но приведу лишь один: как ты обошелся вчера с кузиной Луизой! Бедняжка пускается в такой путь, чтобы взглянуть на тебя, а ты ведешь себя так, словно тебе наплевать на нее.