Жасминовые ночи
Шрифт:
Он уже хотел положить трубку, когда в нем послышался другой, властный голос. Радостный, торопливый. Это был Том Филипс, заменивший Дома в должности.
– Ты вернулся! Прекрасная новость! – загрохотал он. – Я думаю… – Тут линия наполнилась треском, и Дом не расслышал окончания фразы, но прозвучала она бурно. Потом раздался рев. – Тебе нужна медицинская помощь? Повторяю. Тебе. Нужна. Медицинская помощь? Прием.
Дом отказался. После ожогового госпиталя он не выносил мысли о том, что его еще раз запрут в больничной палате.
– Дайте мне только неделю отпуска, – прокричал он в ответ. – У меня тут нормальное жилье. – После возобновившегося
Какая-то информация все же дошла до эскадрильи. Через два дня его навестил священник, приятный, слегка шепелявый мужчина с несвежим дыханием. Он сказал ему, что и сам перенес год назад тяжелую пневмонию, и посоветовал Дому быть осторожнее и не простудиться еще сильнее. Перед приездом к Дому он переговорил с Томом Филипсом и командиром авиакрыла. Они оба считали, что Дому надо взять отпуск на пару недель. В Вади-Натрун и на нескольких аэродромах были вспышки гриппа, а в остальном сейчас все спокойно, так как немцы отступили в Тунис.
Он привез Дому чистую одежду, денежное довольствие за прошлый месяц и экземпляр «Горна», газеты, которая писала о местных событиях. Потом, немного помолчав, он произнес нечто вроде проповеди.
– По-моему, Александрия может научить нас гибкости, – сказал он. – После того как в 332 году сюда явился Александр Великий, последовали вторжение за вторжением. Сначала он, затем римляне, далее… ну, сейчас не помню, но погляди на город. Снова встал на ноги. Уже строятся новые дома, дороги, звучит музыка, все замечательно. Я привез тебе газету, если тебе захочется развлечься.
Он показал на колонку объявлений.
Дом пробежал взглядом страницу, мечтая лишь об одном – чтобы старый зануда поскорее отвалил.
И увидел ее имя.
Саба Таркан.
Перед его глазами запрыгали другие имена – Фаиза Мушавар, Бэгли, Арлетта…
Ну и ну, сказал он себе, слишком потрясенный, чтобы злиться. Ну и дела! Все это время она была здесь. Не уехала домой или в Индию, никаких других оправданий, которые он придумывал для нее. Все время была в Египте, выступала и почти наверняка жила с новым мужчиной.
Он улыбнулся и пожал священнику руку.
– Спасибо, что навестили. До свидания.
Когда священник ушел, Дом понял, что ему необходимо пройтись. Сойдя со ступенек отеля, он повернул направо, к трамвайной остановке, и долго наблюдал, как люди выходят из полумрака козырька на яркое зимнее солнце.
Все не так плохо, не так плохо. Он уговаривал себя, как человек, пытающийся идти со сломанной ногой. Скоро он уедет отсюда – из Александрии, из Северной Африки. Он вернется в Англию и начнет новую жизнь.
Он пошел к морю и с удовольствием отметил, что священник был прав – в Александрии налицо признаки быстрого выздоровления. Хотя светомаскировку еще не отменили, во многих местах жители уже соскребли синюю краску, покрывавшую уличные фонари. Команда садовников уже сажала цветы в муниципальных парках, рабочие стучали молотками, восстанавливая сгоревшие дома. Вот и Дом тоже мог справиться с тоской по погибшим друзьям, с обманутыми надеждами, с расшатанными нервами. Он не попадет в ловушку бесплодной тоски по прошлому. Если все позади, значит, все позади.
На углу рю Фуад безногий мальчишка протянул к нему руку.
– Да здравствует король Англии!
Дом бросил ему монету и пошел дальше.
Если ему все-таки больно, виноват только он сам. После пустыни он вернулся немного не в форме, теперь он это видел. Там, лежа в шатре Карима, он пытался четко продумать свою жизнь, но все время в его подсознании звучали ее песни – словно мостик от одной мысли к другой, наподобие разговора, который иногда бывает глубже, чем произнесенные в нем слова. И он все время помнил эти песни, потому что знал – без мыслей о Сабе ему не продержаться.
Там, под огромным небом, в простиравшейся во все стороны пустыне он четко понял одну жизненно важную вещь: все человеческие существа одиноки и нужны друг другу, как нужна ему Саба, а мираж она или реальность – в общем-то не имело значения.
Ночью, перед сном, он мысленно предавался воспоминаниям, и они проходили перед ним словно кадры фильма – Саба лежит в ванне и поет ему «Луизвилл Лу» [149] ; вот она неумело стирает его носки и вешает на гардеробные плечики; вот его охватывает внезапная, безмерная радость, когда он ловит на себе ее взгляд и видит, как озаряется ее лицо. Ох, и дальше снова те же сны – близнецы, дом за городом, друзья за обеденным столом, и все движется вперед, не назад, так что у них, возможно, есть общее будущее.
149
«Louisville Lou», композитор – Пол Уэстон.
Полная чепуха! Надо немедленно это остановить. В реальном мире миражи могут тебя погубить, испортить твою жизнь.
Посыпался мелкий дождь. Дом поднял воротник и, не отрывая глаз от моря, ускорил шаг, размышляя, уговаривая себя, что ему надо собраться с духом и вернуться в эскадрилью. Но за всеми здравыми мыслями он все равно оставался человеком, слепо бредущим по болоту, потому что все напоминало ему о ней. Вот лавка, где он купил голубой эмалевый браслет у толстого ювелира, рассказывавшего ему о богинях. А вон кафе, где они пили вино как-то вечером; старик играл там на лютне, а потом, в виде особого подарка, поставил пластинку певицы Асмахан, и Саба зачарованно ее слушала. А вон на том углу улицы они обнялись, и она скрылась в толпе, как оказалось, навсегда. Там, немного дальше, стоит дом на Рю Лепсиус, где он отчаянно рыдал всю ночь, когда она не пришла. При этом воспоминании он поморщился от стыда. Некрасиво и не по-мужски.
– Смирись с этим! – сказал он себе. – Смирись, смирись, смирись! Все уже позади.
Глава 48
Получив разрешение устроить гала-концерт на территории дворца Монтаза, Озан заревел от восторга, словно молодой бык, которого выпустили на поле к коровам. Летний королевский дворец с его сказочными башнями и башенками, панорамным видом на Средиземное море и роскошнейшим садом в турецко-флорентийском стиле был идеальным фоном для концерта года – нет, не года, а десятилетия. Вход будет бесплатный – это его подарок Александрии. Когда репортер из «Египетской газеты» брал у него интервью, Озан со слезами на глазах процитировал старинную арабскую пословицу: «Если у тебя много всего, дай от своего богатства; если у тебя мало всего, дай от своего сердца». Я даю и от того и от другого, – добавил он, впрочем, умолчав о том, что этот концерт станет отличным нокаутом для Якуба Халаби, каирского импресарио, с которым у него шла ожесточенная конкуренция.