Жасминовые ночи
Шрифт:
Саба все меньше понимала мир Элли. Подарок для обедневших клиенток и одновременно самые дорогие духи в мире? Стоившие жизни двадцати восьми дюжинам роз и десяти тысячам шестистам цветков жасмина? Что-то слишком высокая цена даже для приличного запаха.
Через несколько часов элегантное авто Озана снова подъехало к дому, и Сабе показалось, будто она уезжает в какую-то другую жизнь, и уж точно не в ту, какая ей нужна. Если они с Арлеттой и посмеивались над военной формой ЭНСА с ее смешными женскими трико и лифчиками цвета хаки, все равно она была уверена, что делает правильные вещи, участвует в правом деле. А тут она стояла возле дома Паттерсонов на пыльной улице – напудренная,
Шофер, красивый египтянин, сидел за стеклянной перегородкой. Когда машина сорвалась с места, Саба заметила, как он посмотрел на нее в зеркало заднего вида – после предыдущих поклонов и улыбок это был жесткий, голодный взгляд самца. В его собственном мире женщины не ездят вот так, одни.
За окном проплывал европейский пригород Эль-Рамль – аккуратные дома, зеленые газоны, ровные бетонированные дороги, ухоженный морской берег с чистым пляжем. Но вот по другую сторону дороги начался грязноватый туземный квартал, где на улицах, в песке оставались глубокие следы ослов и мулов, словно дорога разделяла два столетия.
Город кончился. Теперь их красивый автомобиль мчался мимо мужчин, ехавших на велосипедах или ослах в белых балахонах, мимо семьи бедуинов с верблюдами, привязанными цепочкой, нос к хвосту. Слева, словно разбитые осколки голубого стекла, сверкало Средиземное море. Справа начиналась империя песков, усеянная остовами джипов и самолетов.
Возле сломавшегося танка стояли голые до пояса английские солдаты. Загородив глаза ладонью, они поглядели на проезжавшее мимо роскошное авто. Когда один из парней послал Сабе воздушный поцелуй, глаза шофера в зеркале сузились в злые щелки.
– Мадам, мы почти прибыли, – впервые заговорил он и нажал на педаль газа.
Она поглядела на яркое море и кольцо зеленых деревьев, за которыми, вероятно, и стоял дом. Накануне вечером за ужином она спросила у Элли, что та знает про мистера Озана.
– Что до меня, – ответила Элли, – то я знаю о нем очень мало, только то, что рассказывал мне Тарик.
– Что же он рассказывал?
– Ну, он только поставляет ему вино; он не знаком с ним близко.
– И все-таки, а?
– Я знаю лишь то, что известно всем: что этому человеку принадлежат ночные клубы, что он крутит самый разный бизнес, что у него хорошие связи и он необычайно богат. Мне было бы любопытно взглянуть на его дом.
Элли закинула ногу на ногу и добавила заговорщицким шепотом:
– Говорят, у него всюду есть дома – в Бейруте, Стамбуле, Каире. Забавно, что какой-то турок так преуспел… хотя, кажется, он наполовину египтянин, но я точно не знаю. Тебе налить еще бренди, дорогая?
Элли подошла к серванту и налила себе.
– Мне не терпится узнать, каковы будут твои впечатления. – Она снова села и гоняла пальцем лед в бокале. – Тарик говорит, что его вечеринки – нечто потрясающее. И что у Озана есть соперник в Каире, другой импресарио, и каждый стремится перещеголять другого, как дети. Озан, – продолжала Элли, – входит в число крупнейших коллекционеров исламского искусства. Самое ценное, вероятно, хранится сейчас где-нибудь в надежном месте, но все равно… Боже, как бы мне хотелось взглянуть на все это. – У Элли засверкали глаза, а Сабе вспомнился их разговор с Домиником о людях и их страсти – как страсть течет по тебе подобно незримой реке и как ты на свою беду преграждаешь ей путь дамбой. Для Элли – это наряды, фарфор, драгоценности; для Дома – авиация, для его матери – музыка. Он считал, что страсть матери не умерла, а направилась, к несчастью, в другую сторону: на достижение недостижимого совершенства в ведении домашнего хозяйства, – и это было утомительно и смехотворно. Например, если жареный картофель получался недостаточно золотистым, она выбрасывала его и начинала готовить заново. А фотографии в семейных альбомах были тщательнейшим образом рассортированы и надписаны.
Саба вспомнила неуверенные попытки своей матери что-то сшить на машинке, коробку с неразобранными фотографиями под кроватью рядом с ночным горшком и неожиданно ощутила прилив благодарности. В таких «высоких стандартах» всегда есть что-то тревожное и жутковатое.
Саба погрузилась в размышления и не глядела на дорогу. Вскоре шофер постучал в стекло и сообщил, что они подъезжают к дому мистера Озана.
Честно говоря, она была слегка разочарована. Издали дом казался самым обычным – с плоской крышей и коваными решетками на окнах. А сами окна, частично загороженные перьями пальм, придавали ему подслеповатый вид.
Вооруженный охранник махнул им рукой, пропуская сквозь железные ворота, и вскоре автомобиль уже ехал в гору по импозантной аллее, по обе стороны которой раскинулся ухоженный сад. Вокруг сада шла высокая стена с кольцами колючей проволоки по верху. У шофера вспотела спина. Он подъехал по гравию к парадному входу, раздвинул стеклянную перегородку и отрывисто сообщил:
– Приехали.
Слуга в мундире неведомой страны распахнул дверцу машины и провел Сабу в просторный мраморный холл, в котором висел удушающе-сильный запах чего-то среднего между углем и одеколоном. Лишь внутри дома Саба поняла, что он похож на дорогой шоколад и внутри впечатляет сильнее, чем снаружи. В великолепном зале с мраморным полом и украшенным золотыми листьями потолком стояли по углам, на арабский манер, низкие бархатные диваны с горками подушек, расшитых золотыми нитями и дорогими камнями. Одна стена зала была целиком закрыта расписными шкафами, на которые падал мягкий свет. На полках стояли, как показалось Сабе, сокровища Востока: маски, мраморные яйца, шкатулки с затейливой инкрустацией.
Саба присела на краешек дивана, стараясь не слишком таращить глаза на все это великолепие. Тут появился еще один слуга и сообщил, что мистер Озан готов с ней встретиться. Он ждет ее в саду.
Они прошли по мраморному коридору к тяжелой резной двери. Прежде чем открыть ее, слуга улыбнулся ей, почти украдкой, словно хотел сказать: «Не пропусти этот момент – такое не забывается». Так и было. Она шагнула через порог и оказалась в саду, прекрасном как библейский Эдем, полном сладких ароматов. Струились и журчали извилистые, словно лабиринт, ручьи, цвели розы и сирень, за ними росли пышные деревья, из знакомых Сабе были миндаль, кипарис и арабский жасмин.
В центре этого великолепия, казалось бы, нехитрого, но блестяще спроектированного, притягивал к себе взоры огромный и прекрасный фонтан, украшенный резными изображениями птиц и рыб. Его струи взлетали так высоко в голубое небо, что, казалось, они смеялись над окружающей пустыней и стремились взглянуть на сверкавшее, как аметист, море.
Саба села у фонтана на мраморную скамью. После прохлады дома тут было жарко, несмотря на холодные струи воды. В кусте жасмина надрывалась какая-то птичка. Где-то вдалеке, совсем в другом мире, послышался звонок телефона, потом дробный топот ног.
– Мисс Таркан! – господин Озан стремительно вышел из дома, полноватый, пышущий здоровьем, элегантный, в прекрасно сшитом европейском костюме и дорогих ботинках. Легким шагом он направился по дорожке, лучась добродушием, словно любимый дядюшка. – Какое удовольствие для меня! – Когда он жал ей руку, она уловила дуновение какого-то пряного парфюма. – Я счастлив снова встретиться с вами. Но, увы, я только что получил неприятное известие. – Он посмотрел на часы. – Случилось нечто неожиданное. Сегодня днем я должен лететь в Бейрут. Но сейчас вы моя гостья, и я могу поговорить с вами. Надеюсь, что вы останетесь на ланч, а потом я должен буду уехать. – Его улыбка была теплой и доброй.