Жасминовые ночи
Шрифт:
– И что? – Саба буквально вибрировала от восторга.
– Они обещали передать ему мои слова и сказали, что он, возможно, сейчас в городе. Если все пойдет по плану, сегодня вечером он будет в «Золотой Лошади». В девять тридцать Тарик пришлет за нами такси, так что у тебя есть время. Отдохнешь, примешь ванну и оденешься.
– Ты не говорила об этом мистеру Кливу? Он не должен знать.
– Глупая, что ты? Конечно, нет. – Элли встала и поправила на себе платье. – Слушай, я вроде как твоя компаньонка – но сколько можно жить по правилам, установленным мужчинами? – Она лукаво
Она встала, распахнула дверцу гардероба и, роясь среди нарядов, сообщила, что сегодня они увидят певицу Фаизу Мушавар, с которой Сабе предстоит репетировать. Фаиза хоть и старая, как пирамида Хеопса, но будет одета шикарно, «мама не горюй» – в Египте так полагается.
– Как тебе это маленькое платье? – Элли бросила на кресло черное с блестками платье для коктейля. – Или вот это? – Рядом с платьем легла зеленая атласная юбка.
– Нет, – твердо заявила Саба. Она уже решила – раз в клуб придет Дом, она хочет быть самой собой.
Она стояла перед зеркалом в нижней юбке, похудевшая, загоревшая на жарком солнце. Ее волосы уже отросли и падали ниже плеч. Когда она пыталась застегнуть на запястье свой любимый серебряный браслет, у нее так дрожали руки, что она не могла справиться с хитрым замком.
После некоторых раздумий она остановилась на платье из красного шелка, которое было на ней в тот вечер в Исмаилии. Оно чуточку помялось, но она всегда любила его, а теперь вдвойне.
Возле дома остановилось такси. Приехал Тарик, бойфренд Элли, невысокий, плотный мужчина. Очки в металлической оправе и безупречный костюм придавали ему серьезный, даже профессорский вид. Он протянул Элли, от которой явно был без ума, гирлянду жасмина и пояснил, что в Египте жасмин считается цветком любви.
До этого Элли уже сообщила Сабе, что ее поклонник не был, как она выразилась, «типичным туземцем» (она старалась это подчеркнуть); что он наполовину француз, наполовину египтянин, цивилизованный «гражданин мира», которым управляют четыре страсти: вино (свое детство он провел на маленькой ферме в Бордо), музыка, женщины и египтология. В Александрию он приехал, чтобы вести раскопки, но обнаружил, что археология – занятие недешевое, и теперь занимается импортом хороших вин и делает это вполне успешно.
В его присутствии Элли переменилась и стала похожа на игривого котенка. Обнявшись, словно не могли дождаться вечера, они направились к такси и прыгнули в него. Воздух в салоне наполнился всевозможными ароматами – от Тарика пахло сандаловым деревом, все пульсирующие точки на теле Элли источали аромат духов «Джой». Даже шофер такси, с его медной коробкой «амбергриса» (амбры серой) и ладана, что-то добавил к этим насыщенным и действительно впечатляющим запахам.
Тарик извинился за потрепанное такси и за краткость поездки.
– Я бы с удовольствием показал вам ночную Александрию, – сказал он, – но сейчас в городе очень плохо с бензином, так что покатаемся как-нибудь в другой раз.
Саба немного приподняла темную занавеску и посмотрела на город. Пустые улицы освещались затемненными фонарями; по изрытым выбоинами улицам громыхал к морю пустой трамвай. В темных кафе, уцелевших между выгоревшими зданиями, виднелись людские тени – мужчины пили при свечах кофе или арак. С улыбкой, смягчавшей горечь слов, Тарик сказал, что люди в его любимой Александрии ничего не получили от войны, кроме темноты и инфляции.
– Сейчас вы видите Алекс в ее вдовьем трауре, – сказал он. – Тут были жуткие бомбежки. Но все пройдет. Она восстановится.
Он рассказал Сабе, что его любимый город был спроектирован самим Александром Македонским и что он задуман в виде огромной шахматной доски. Много столетий его называли жемчужиной Средиземноморья. До войны, по его словам, таверны и кафе были повсюду, а также самые шикарные магазины одежды на всем Ближнем Востоке.
– Вон там находятся несколько замечательных магазинов на любой вкус. Некоторые очень дорогие и почти не хуже парижских. Там, – он показал в сторону моря, – рыбный рынок. А там банки. А вон там, в улочках, – он сделал неопределенный жест, – там живут все плохие девушки.
– Их тут прорва, – добавила Элли.
Тарик стал рассуждать, можно ли найти город, настоящий город, без разных там греховных, злачных мест. Тогда молодым людям было бы незачем вообще выходить из дома.
– Ты его не слушай. – Элли с громким смехом закрыла руками уши Сабы, сидевшей впереди. – Он вообще испорченный и развращенный тип, а ты юная и чистая девушка.
– Мои любимые улицы, – продолжал свои объяснения Тарик, – находятся там, внизу, у моря. Обычно на них всегда торгуют арахисом, всегда открыты магазины и кафе, доступны различные развлечения. Но теперь люди нервничают и стараются не выходить из дома после наступления темноты.
– Лично я не нервничаю. – Благоухающая ароматами Элли выпрямилась и сжала руку Тарика. Ее дыхание участилось. Чуткая Саба увидела это и услышала.
– Я тоже не нервничаю, – сказал Тарик. – Сейчас на Ближнем Востоке всюду опасно, так что уж лучше я останусь в Александрии с двумя красивыми женщинами.
– Льстец! – В хрипотце Элли прозвучала страсть, затем последовала россыпь поцелуев, шорох одежды, вздохи. Тарик замолчал, а Саба сидела так близко от влюбленных, что чувствовала одновременно смущение, возбуждение и легкий шок. Неужели Элли не слишком старая для любви? Ведь ей больше сорока!
Минут через десять такси замедлило ход. Тарик сообщил, что они приехали на Корниш. Жаль, что Саба не может его увидеть во всем великолепии. Летними вечерами тут все сверкает, словно гигантское ожерелье, и полно народу, не только солдат.
Саба опустила стекло, вдохнула ноздрями свежий запах моря, услышала плеск волн. Мимо процокала черная лошадь, и Саба вздрогнула от неожиданности. Единственный свет исходил от маленькой угольной жаровни на дне повозки, рубиновое пятно двигалось во мраке. За полузадернутыми занавесками обнималась парочка.