Жасминовые ночи

Грегсон Джулия

– Моя бабушка никогда не ходит в убежище, – сказала Саба, – и я уже привыкла лежать рядом с ней под обеденным столом. Она весит 90 кило. – Он засмеялся, и его дыхание пощекотало ее щеку. – А потом мы с ней забирались в постель и слушали радио.

– Я схожу с ума от ревности. – Он обнял ее еще крепче. – Слушай, в нашей постели не будет ни бабушки, ни радио.

В нашей постели: он так и сказал.

Из их уст вырвался замечательный, чудесный смех – так смеются те, кто молод, кто знает, что сбывается их долгожданная мечта.

В нашей постели: это

случится сегодня, она знала точно. Сияя счастьем, она стояла рядом с ним у окна. Ей понравилось, как он это сказал – просто и прямо. Их захлестнула волна, и они прокатятся на ней.

Он чуточку отодвинул темную штору, и Саба увидела на стене его профиль, ясный и четкий, – прямой нос, непослушные волосы, тень от его руки, обнимающей ее. По заливу и по темно-синему морю ползло световое пятно, потом – пам-пам-пам – заработали зенитки. В краткий миг тишины он еще сильнее прижал ее к себе. Внизу опять зазвучала музыка, веселая и беззаботная, в двух шагах от войны.

– Пойдем отсюда, – сказал он.

Глава 26

Бывают места, которые не забудешь никогда в жизни; они, словно песня, становятся частью тебя.

Таким местом стал для Сабы дом на Рю Лепсиус, 12: старинный дом с импозантным балконом, висевшим над улицей. Подходя к нему, она увидела при свете луны, что стены украшены изображениями грифонов, львов, дельфинов.

По дороге Дом объяснил Сабе, что их эскадрилья снимает здесь три комнаты для ночевки в городе.

– Жилье очень скромное, – предупредил он, – но тут все тихо и безопасно. Ты как, не боишься?

– Нет.

– Я буду тебя защищать.

– Да.

На нижнем этаже было темно и пусто.

– Сюда. – Он щелкнул зажигалкой и повел ее по лестнице. На площадке второго этажа он нежно поцеловал ее и, повернув ключ, повел за руку в комнату с белеными стенами и высоким потолком. В окно сквозь стекла, заклеенные крест-накрест бумажными полосками для защиты от бомбовых ударов, лился лунный свет. При этом неярком свете Саба увидела в середине комнаты белую кровать с москитной сеткой. Еще там были комод, гардероб, умывальник и ванна за полузадернутой занавеской. Увидела она и одежду Дома – гимнастерку, брюки, – небрежно брошенную на плетеный стул.

Дом зажег две свечи и вставил их в чаши из красного стекла, висевшие на стене. Закрыл деревянные ставни. Ветерок, прилетевший от окна, шевелил ее волосы. Без слов, без сомнений Саба сняла с себя одежду, легла в постель и ждала Доминика, словно молодое голодное животное. Он тоже разделся – пламя свечей осветило его мощную, темную от загара грудь – и лег рядом.

Он привлек ее к себе, возобновились поцелуи, а когда он стремительно вошел в нее, она успела подумать: «Слава богу, слава богу, наконец-то». Она словно летела куда-то на гребне волны. Ничто в ее жизни не казалось ей таким же абсолютно правильным и неотвратимым.

Потом они лежали в обнимку, тяжело дыша, и смеялись.

– Наконец-то, черт побери, – сказал Дом, и они опять засмеялись. И это был смех триумфа и близости.

В девичестве она читала всякие описания влюбленности: слезы, горящие глаза, безумная ревность, беспричинный смех, яростные ссоры и нежные примирения – и беспокоилась, потому что ни разу в жизни не испытывала ничего подобного. Но, проснувшись на следующее утро, она сразу подумала: «Вот оно и случилось. Мое первое чудо».

Дом все еще спал, лежа на спине и закинув руку за голову. Саба глядела на него; ее тело все еще пело после ночных ласк. Глядела на пучок темных волос под мышкой, на его губы, красиво вырезанные и такие нежные; под ними виднелся маленький шрам. Надо спросить, откуда он. Дом вздохнул, приоткрыл рот; блеснули белые зубы, на фоне загорелой кожи они казались еще белее. Под глазами кожа была чуть бледнее, вероятно, из-за летных очков. Левое ухо было чуть крупнее, чем правое, а под ним Саба увидела почти незаметные, аккуратные стежки хирурга; шрам, который шел от левого уха вниз, к ямке на шее, сгладился, но был все же чуть-чуть различим, если приглядеться. Она глядела на стежки, думала о госпитале и поймала себя на том, что у нее участилось дыхание. Выдержит ли она, если это случится снова? Она погладила ладонью его ребра, изгиб бедра, увидела линию, где заканчивался загар и начиналась белая кожа.

– Хм-м. – Он пошевелился, затрепетали его ресницы. – Мило, – пробормотал он и снова заснул, и спал, и спал. Он вымотался, она это видела. Ночью они почти не спали, а перед этим у него были бесконечные ночи в пустыне.

Проснувшись, он посмотрел на часы и застонал.

– Зачем зря тратить время? Ну-ка, быстро в постель. – Она уже оделась и собиралась написать записку.

– Не могу, – ответила она. – Меня ждут дела.

– Я умираю с голода. – Его голос звучал сонно, волосы были всклокочены. – Ты уже оделась. Давай позавтракаем. Тут рядом отель, там можно купить яйца, кофе, фалафель, омлет. Я моментально оденусь.

– Сказала тебе – не могу. – Она присела рядом с ним. – Я поеду работать.

На его лице появилось недоумение.

– Работать? – Он уронил ее руку. – Ничего не понимаю. Где? Зачем? Ведь ты сказала, что тут у вас не будет концертов.

Она села на плетеный стул и закрыла правый глаз ладонью.

– Там, в клубе. Мне надо разучить новые песни.

– Разве нельзя это отложить?

– Нет. Скоро я должна буду участвовать в радиопередаче.

– О-о, когда ты вернешься? Мы пообедаем с тобой?

– Конечно. – Она встала на четвереньки и уткнулась лицом в его грудь. – Прости.

Она записала номер телефона, установленного в холле, чтобы позвонить Дому, как только освободится. Еще взяла с него слово, что он никуда не уйдет, пока она не вернется.

– Нет, я сделаю иначе. – Он вскочил с постели, ловкий и гибкий. – Сейчас я найду тебе такси, чтобы ты была в безопасности, и заплачу шоферу, чтобы он заехал за тобой. Саба, – он посмотрел на нее, – я не собираюсь говорить как твой прадедушка Сид, но я не уверен, что ты действительно понимаешь, как опасно сейчас оставаться в Александрии.

Она возразила, что нет, она все понимает, но на деле понимала очень смутно. Ей все больше и больше казалось, что она живет и движется в каком-то пузыре, изолированном от всего, что творилось вокруг. Да, конечно, она видела жертв этой войны – изуродованные шрамами лица мужчин, носилки с ранеными, – но все это скользило мимо ее сознания. А в это утро, когда Дом еще спал, распахнулась дверца гардероба, где висела его одежда. Саба слезла с кровати и, словно сомнамбула, направилась туда и заглянула внутрь, на пропыленный ранец, испачканный машинным маслом, на полоску ржавого цвета на комбинезоне, похожую на засохшую кровь…