Жатва
Шрифт:
Он просидел около окна всю первую половину дня, ничего не делая и ни о чем не думая. И это был тот самый род праздности, который в другие времена безумно раздражал его, но сейчас, после нескольких дней и ночей бегства и отчаяния, был ему необходим. Ему доставляло несказанное удовольствие просто сидеть здесь, наблюдая за Анжель, проворно управлявшейся с иголкой. Он мало говорил, а между редкими фразами мурлыкал давно забытые песни. Тень смерти, так долго преследовавшая его, отступила.
Анжель проверяла содержимое ранца Видаля. Среди вещей она обнаружила поношенную шинель,
Сейрака порой увлекали совершенно глупые, вздорные идеи, вот и сейчас ему пришла в голову очередная глупость: а было ли ее милосердие к нему, проявленное прошлой ночью, продиктовано лишь женским сострада shy;нием? Он спрашивал себя: а будь на его месте другой человек, менее обаятельный внешне, стала бы она умолять Видаля изменить решение, когда тот собирался вышвырнуть его из дома, и таким образом склонила полковника спасти его? Его тщеславие давало ответ на этот вопрос, и ответ этот был отрицательный.
Затем шевалье задумался о том, была ли она дейст shy;вительно счастлива с Видалем. Он считал невероятным, чтобы это грубое животное – так он называл всех ре shy; спубликанских солдат – могло вызвать любовь у столь изящного и нежного создания. Себя он находил полной противоположностью Видалю и полагал, что сравнивать их двоих – все равно что сравнивать горячего арабского скакуна с одним из тех неповоротливых фламандских битюгов, которые ежедневно возили грузы по улицам Парижа.
Прошлой ночью Сейрак чувствовал благодарность за настоящее и раскаяние за прошлое. Этим утром он углубился в размышления об упущенных возможностях в этом самом прошлом. Шевалье проводил время в праздных размышлениях и пустопорожней болтовне, но к вечеру наконец решил измерить истинную глубину чувств Анжель к Видалю.
– Нет сомнения, гражданка, – сказал он, – что вы с радостью покинете этот кошмарный город и избавитесь от здешнего вечного республиканского поста.
– В самом деле, – согласилась она, даже не взглянув на него.
– И однако эта перемена не столь уж восхитительна. Последовать за армией, и куда! – в Голландию – сырую, дикую страну – брр! – Он передернулся, как будто во shy;ображаемый холод в самом деле коснулся его.
– Я буду там со своим мужем, гражданин, – ответила она.
– Да, конечно! И если вы считаете это достаточной компенсацией за все тяготы, которые вам придется пре shy;терпеть, тогда говорить не о чем.
Она подняла на него глаза и медленно смерила его взглядом.
– Я попросила бы вас, гражданин, не шутить по этому поводу.
– Я и не мог шутить над этим, – серьезно уверил он ее. – В конце концов, в самой армии будет только ваш муж; вы останетесь где-нибудь в тылу, изредка встречаясь с ним, постоянно переезжая с места на место и обнаруживая, что вы все еще не привыкли к трудностям.
– Я не сказала бы,
Он решил, что лот еще не достиг дна, и снова вознамерился бросить его, на этот раз с большим успехом, когда на лестнице послышались шаги, сопровождаемые звоном сабли по балюстраде.
– Это Жером, – сказала Анжель и поднялась, накинув шинель на спинку стула. Сейрак чертыхнулся про себя, проклиная это несвоевременное возвращение и собственную медлительность, из-за которой он упустил еще одну возможность…
Вошел Видаль, Анжель сразу же поняла по его лицу, что дело плохо.
– Что случилось? – вместо приветствия спросила она.
Видаль в который раз поразился тому, как быстро жена улавливает его настроение. Затем с хохотом швырнул огромную шляпу с кокардой в угол и закрыл дверь.
– Случилось наихудшее, – признался он. – Я свалял дурака. Слишком много распинался перед толпой, которая называет себя Национальным конвентом.
Ее охватил страх. Если уж он позволил себе выразиться о Конвенте в таких выражениях, значит, дело серьезное.
– Но что такое? – задыхаясь, спросила она.
– Вот что, – ответил он и вытащил из нагрудного кармана разрешение на выезд, которым снабдил его Дантон. Он развернул его и пододвинул по столу поближе к ней.
Анжель посмотрела на бумагу, но ничего не поняла.
– Нам надо укладывать вещи, моя девочка. И по shy;стараться выбраться из Парижа до того, как заставы закроют на ночь, иначе мы можем вообще никогда отсюда не уехать. Как видишь, мои бумаги подписаны и в порядке. Нашему отъезду ничто не препятствует, и нет необходимости беспокоиться. Я распоряжусь, чтобы экипаж был здесь в восемь часов. Так что к этому времени будь готова.
– Но что же все-таки случилось? – настаивала она, подойдя ближе и положив руки ему на плечи.
Позади, около окна, стоял Сейрак, который тоже вскочил, встревоженный услышанным.
Видаль рассказал об ошибке, которую допустил.
– Ты скажешь, что я был глупцом, – закончил он почти раздраженно. – Я это знаю. Я напрасно поверил в честность представителей нации, обманутый их разгла shy;гольствованиями о свободе и честности. А теперь я публично назвал Сен-Жюста вором и угрожал ему расследованием темных делишек как его самого, так и его сообщника и подручного Лемуана. Я сослужил нации службу, от которой уклонился бы любой, менее честный человек. Представители понимали это. Но как они могли выразить свою благодарность? Спокойно сидеть и ждать, пока Сен-Жюст, чтобы обеспечить молчание, арестует и гильотинирует меня по какому-нибудь вымышленному обвинению в измене, от которого мне даже не дадут возможности защититься. – Он сердито фыркнул. – Вот так Французская республика. Единая и неделимая, которой я служил, которой я помогал выстоять и защищая которую проливал свою кровь. Сен-Жюст тоже проливал кровь, но это была кровь других. А, черт бы побрал все это! – Он тяжело опустился на стул.