Жбанов Владимир Рыжий

Неизвестно

— Какая прелесть вот эта фигурка, это глина?

— Да, глина, — ответил Рыжий, вспоминая, что ее вылепила его третья жена — керамик по специальности. — Если вам нравится, то она ваша.

— Правда? Какое чудо, Валик, посмотри! — Ее глаза от восхищения стали еще красивее.

— Симпатичная вещица, — оценил Валентин и посмотрел Рыжему в глаза так, словно догадался, что эта работа принадлежит не хозяину мастерской. — Ну, так что, какая сумма вас устроит?

— Во-первых, — сделав серьезную мину, начал Рыжий, — эскиз оплачивается отдельно. Отливка в бронзе соответственно тоже отдельно.

Рита остановилась у стены, увешанной фотографиями из жизни Рыжего. Там была практически вся его жизнь. Друзья и подруги, дети

и знакомые актеры, на­турщицы и вообще всякая дребедень.

— Ну и, естественно, авторские, — продолжал Рыжий. — Что-то порядка по­лутора тысяч «рублей», если вас это устроит?

М-да, видно было, что Валентин привык торговаться.

— Давайте так. Вы позвоните мне для окончательного решения в среду утром.

— Отлично, — улыбнулся Рыжий и впервые откровенно влюбленно посмо­трел на Маргариту. К его удивлению, ее ответный взгляд ничего не выражал, она уже поняла, что пора уходить, и ожидала команды.

Так и вышло. Валентин подал свою вялую, расслабленную руку и, попрощав­шись, вышел из мастерской. Рыжий вышел их провожать.

Они подошли к машине. Красный «Мерседес» гармонировал с Ритиным на­рядом.

— Марго, сегодня ты за рулем, — сказал Валентин, открывая дверцу.

Рита улыбнулась Рыжему на прощанье и стала садиться в машину. У Рыже­го перехватило дыхание от красоты ее ножек, обнажившихся при посадке почти полностью, и на несколько минут он перестал ощущать окружающий мир. Тем временем Валентин захлопнул двери, и машина беззвучно тронулась. Что-то ско­вало грудь, и Рыжий заметил, что перестал дышать.

«Фу, елы-палы, с ума можно сойти», — подумал он, судорожно вдыхая свежий прохладный воздух. Зайдя в мастерскую, Рыжий скривился: «Какой все-таки здесь бедлам».

Развернув пакет, он увидел, что кроме видеокассеты и пачки с фотографиями там лежит письмо. В письме речь шла о том, что портрет должен быть готов через три месяца, а аванс будет выплачен уже в среду, после звонка. Сумма его вполне устраивает. При удачном исходе обещается подарок-сюрприз.

Рыжий повертел в руках конверт с фотографиями, но так и не решился его от­крыть. Он встал и, найдя портмоне, стал пересчитывать наличность. Тэк-с, 10, 5, 20, еще 10 — нормально. Взял деньги, пустой пакет Валентина и вышел на улицу. «Ну что же, три месяца, так три месяца. Интересно, неужели она спит с таким мужиком, который даже руку пожать не может?» Отбросив эти мысли, он отпра­вился в ближайший гастроном. В винном отделе, как всегда в это время, стояла очередь. Здесь собрался разный люд: метростроевцы в шлемах и спецовках, мо­лодые парни-пивососы, пара местных алкашей и прочие. Продавщица проворно отпускала свой хмельной товар. «Бутылку водки, «Астру» и минералку», - авто­матически произнес Рыжий, положив деньги на тарелочку.

«Да, красивая Маргарита, неужели... »

— Мужчина, вы водку забыли и сдачу, — окликнула продавщица. Опомнив­шись, Рыжий вернулся к прилавку.

В мастерской он всегда чувствовал себя замечательно. Не спеша откупорил бутылку, налил, выдохнул, «хлопнул», запил минералкой и закурил. После вто­рой затяжки даже повело.

Не спеша взял пакет со снимками. Вытянул первую фотографию. Прямо на него смотрела со снимка потрясающе красивая женщина. Легкая улыбка и чуть приподнятая бровь как бы спрашивали его: «Ну что, я нравлюсь тебе, я красива, ты влюблен в меня?» У него появилась испарина. Он уже потянулся за другим снимком, как раздался условный дробный стук. «Вот черт, кого там несёт?» — Рыжий проворно поднялся и пошел открывать дверь. Это была Маринка, симпа­тичная деваха лет двадцати пяти, которая частенько скрашивала его одиночество, участвуя в пьянках и загулах.

— Приветик, Сергунчик, как дела? Что делаешь? Ты мне рад?

— Да проходи, — Рыжему сейчас не хотелось никого видеть.

Впервые за многие годы он так сильно желал остаться один. И тут на тебе. Ведь сколько

раз бывало такое, что он немедля хотел видеть Маринку, а ее не было, но сейчас...

Маринка цепким взглядом окинула мастерскую, уселась на продавленный ди­ванчик и, закинув ногу на ногу, плеснула водки в два стакана.

— Ну что, выпьем, что ли, — как бы нехотя произнесла она.

Рыжий рассеянно принял у нее стакан, мыслями он был очень далеко.

Они выпили и закурили.

— Что за гадость ты куришь, фу, — капризно протянула Маринка, вертя в пальцах длинную сигаретку.

— Они пробирают лучше, да и потом цена. Я лучше на водку потрачу, — удру­ченно пробормотал Рыжий. В дверь громко стукнули.

— Это ещё кто там? — недовольно воскликнул он.

— А давай не откроем, — хитро предложила Маринка и положила руку Рыже­му на колено.

— Да нет, вдруг по делу.

Это был Пётр.

— Ну что, многоженец, всё творишь? — начал он с порога в своей обычной остроумной манере, как ему казалось.

— Заходи, — Рыжий захлопнул за ним двери и вдруг понял, что ведь он уже ждёт каждого стука, в надежде, что вдруг это Рита.

— Какие люди! — Пётр подошёл к Маринке.

— Ой, ты, как всегда, вовремя, — сказала та, кокетливо стрельнув глазками.

Петро пренебрежительно оглядел стол.

— Да, закусить, вижу нечем. А я вот свою картиночку продал. Ушла за два «лимона» только так. Работать надо.

— Послушай, Петро, — нахмурившись, спросил Рыжий, — так что там с Ва­сей произошло, расскажи подробности?

— Ну что, что — зарезала жёнка, — начал Пётр рассказ о недавно происшед­шей трагедии в семье художника, их однокурсника. — Короче, ты помнишь, когда он со своей первой развёлся. Ну, суд разделил их квартиру, сами не смогли найти выгодный размен. Ей дали, значит, однокомнатную, а ему — возле оперетты, с подселением на общей кухне. Там женщина, татарка, с дочкой жила. Встречаю как-то Васю, а он мне: «Представляешь, как повезло, баба ничего такая. Под Но­вый год прихожу домой. Взял шампанское, водку, закусить. Смотрю телевизор. Стучат. Открываю — соседка: что это вы, мол, один Новый год встречать соби­раетесь, давайте с нами, по-соседски. Ну, я, конечно, пошёл. Встретили, потом у меня легли. А утром она мне предлагает: давайте мне деньги, а я вам и при­готовлю, и постираю, и уберусь. Так я и приженился. Счастлив я. Танюшка забе­ременела. Сын должен быть. А сам вот решил на Север податься. Завербоваться. Деньгу надо зашибить».

Затаив дыхание, слушал Рыжий о судьбе человека, с которым недавно сидел за одним столом.

— Ну что, — затянулся только-только прикуренной сигаретой Пётр. — Нали­вай.

Рыжий плеснул в стаканы. Марина съёжилась:

— Ой, как страшно, так она его убила?

— Да ты слушай, Марина, — оборвал её Рыжий.

Выпили.

— Короче, — продолжал Пётр. — Уехал он на Север. Там 5 лет поработал. Вернулся. Ну, ты помнишь, киряли вместе, его дружок еще был. Родила ему та Танька сына. А он после Севера загудел. Работать не устроился, а так. Стал вещи кое-какие, что на Севере купил, продавать. Ну, там куртки кожаные, сапоги. Жили они так годик. Пили уже вдвоём, и как-то днём пришёл он поддавший с бутылкой. Сели вместе пить. Тут Вася, дурак, возьми да и скажи Таньке: «На­доела ты мне, другую нашёл». И завалился дрыхнуть. Тут жёнушка берёт ножи­чек, помнишь, он показывал, охотничий? Мол, металл режет, камень крошит... И — Василию прямо в сердце. Через некоторое время дочка её пришла и звонит в дверь. Никто не открывает. Ушла, хотя знала, что мать-то дома должна быть. Попозже опять позвонила. Открыла мать, пьяная, а дочка её спрашивает: «А чего папа днём спит?» Смотрит, а у него из сердца рукоятка торчит. Подбежала, вы­дернула, «скорую» вызвала. Врач сказал, что от потери крови умер полчаса назад, чуток раньше — спасли бы... А он ведь три с половиной часа пролежал. Открыла бы Танька дверь сразу...