Жбанов Владимир Рыжий

Неизвестно

— Знаешь, я хочу выпить за тебя, клёвого художника. За твоё мужество. Вон ведь сколько жмуриков делаешь и не боишься, что потом живые, тобою сде­ланные, помирать начнут, ты же знаешь это поверье?! — полуутвердительно­полувопросительно произнесла она.

— Да отцепись ты со жмуриками, не делаю уже, понятно? — недовольно от­ветил Рыжий.

— Всё, всё, не буду. Просто я другим художника и не представляю. Ты и пьёшь как настоящий художник, и работаешь, и гуляешь, — с ехидной улыбочкой сказа­ла Маринка последнюю фразу.

Они выпили

всю бутылку. Рыжий много говорил. Маринка, как кошка, устро­ившись у него на коленях, покорно слушала, поглаживая его по голове, и иногда прерывала: «Какой ты хороший, с тобой так интересно». Но Рыжего не волнова­ли ее слова, ему нужно было высказаться, и не просто так, а чтобы кто-нибудь внимательно слушал. Выговариваясь, он чувствовал, что что-то уходит от него. Вот и Маринка уже не вызывает у него интереса. Она не более чем подружка- собутыльница. Конечно, она права, что ему уже с ней не интересно, а ей интерес­но почти с каждым. Она из каждого пытается извлечь то, что ей нужно, и знает много способов для этого. В дверь постучали, Рыжий вскочил. Он уже ожидал чего угодно. Быстро спросил: «Ну, кто там?» За дверями раздался шутливый го­лос: «А там кто?» Рыжий открыл дверь. На пороге стоял Пётр с приятелем.

— Ба, какие люди, Марина, ты всегда в форме, — Пётр подошёл и поцеловал ручку. — Знакомьтесь, Анатолий, известный график. — Анатолий, слегка подвы­пивший, лохматый и какой-то расхристанный, криво улыбнулся.

— Ну, что, — обратился ко всем Пётр, — есть предложение сделать прорезочку.

— Да мы уже сделали в прошлый раз, — недовольно сказал Рыжий и взглянул на пустую бутылку.

— Так то в прошлый раз, — и Пётр поставил на стол бутылку, развернул бу­терброды, принесенные с собой.

— Твои любимые, с селёдочкой, — он скривился в улыбке.

Рыжий тяжело вздохнул:

— Наливай!

Маринка уже залипла на графика. Задавала ему наивные вопросы, стреляла глазами и постоянно перебрасывала ногу за ногу, якобы поправляя страшно ко­роткую юбку. Хмельной Анатолий, видно, уже строил на неё планы, но боялся недовольств со стороны хозяина.

— Итак, — сказал Пётр, — первый тост за нашего корифана, знаменитого маэстро.

— Да ладно болтать, поехали, — и Рыжий, сморщившись, выпил залпом.

Сигаретный дым, полутьма, несмолкаемый голос Маринки, громкие разгла­гольствования Петра, наливание стакан за стаканом окончательно сломали Ры­жего, и он повалился на диван. Сквозь пьяный угар он, плохо соображая, слышал голос Маринки: «Да у него деньги есть, сама разменивала, попроси, он даст, он добрый». Пётр что-то спрашивал, тормошил за плечо: «Старичок, очнись, слы­шишь». Рыжий, ничего не соображая и устав от притязаний, пробормотал: «Хо­рошо», — и повернулся на другой бок. Лишь бы его не трогали.

Утром проснулся как всегда рано. Повернул голову к столу и чуть не свалился с дивана. Солнце сквозь щели освещало мастерскую. В свете солнечных лучей летала моль. «Надо вытравить», — первое,

что пришло ему в голову. Он встал и как обычно направился к столу. Стол был аккуратно прибран. Пачка «Астры», хлеб в целлофановом пакете и записка: «Солнышко, мы не стали тебя беспокоить. Оставили тебе сто граммов похмелиться. Отыщи. Целую. Маринка и другие».

— Вот дура, блин, — отыщи, — Рыжий всё же заинтересованно начал осма­тривать мастерскую. Хотя знал, что деньги есть. Он делал это из любопытства. Пройдя мимо полок, увидел большую фотографию Маринки в обнажённом виде, сделанную им в начале знакомства.

— Чего это она выставила, — Рыжий схватил ее и чуть не опрокинул стоящий за ней стакан с водкой, прикрытый куском чёрного хлеба.

— Блин, это Петины штучки, вот придурок, — проворчал Рыжий и, выпив вод­ку, закурил. Так, надо отойти к обеду и к вечеру быть в форме. Рыжий полез в карман и... Что такое, должно было остаться много больше? Не понял. Они, что ли, взяли? Рыжий рванул на улицу. Подошёл к автомату.

— Алло, мне Петра Николаевича.

— Его нет дома, — ответил резкий голос жены.

— Лиля, перестаньте, я по делу.

— Знаю я ваши дела, под утро в дымину заявился, да ещё с каким-то алкашом.

— Да мне два слова сказать, — умолял ее Рыжий.

— Алло, — заспанный, ещё не протрезвевший голос Петра послышался в трубке.

— Козлы, вы зачем бабки взяли?

— Кто взял? Ты сам дал. Маринка с Толяном подтвердят. Да и не все взяли.

— Пошёл ты, — и Рыжий ударил трубкой об автомат с такой силой, что, по­жалуй, никто больше ею воспользоваться не сможет.

«Так, что делать, у кого взять?» — рассуждал он, перелистывая блокнот. От­метив несколько номеров, двинулся к автомату. Получив несколько отказов, вер­нулся, взял с полки пару хороших изданий по искусству, поехал в «Букинисти­ческую книгу».

— Такие дорогие книги сдаёте? — удивилась старая приёмщица.

— Здоровье дороже, — улыбаясь, ответил довольный Рыжий. С деньгами в кармане он чувствовал прилив сил. «Зайду-ка в баньку, попарюсь, пивка дерну, оденусь хорошо и позвоню. Эх, хороша ты, жизнь, жизнь, ты прекрасна!»

ГЛАВА 4

В бане была длиннющая очередь. Рыжий, предвидя это, захватил с собой пару свежих газетёнок, скорее бульварного, чем политического толка. Отстояв около часа в проёме, он наконец приблизился к заветной двери. И тут до него донеслось откуда-то спереди: «Ты куда, дед, прёшься, в очередь становись. Все помыться хо­тят». Рыжий привстал на носки и увидел, как молодчик с бритым затылком и яв­ным отсутствием интеллекта на физиономии, ухватив за плечо старика, который хотел пройти без очереди, нагло подталкивал его в конец очереди. «Да я, ребята, не выстою, я участник войны», — не требовал, а просил старик. «Те, кто воевал, там остались, так что не зли людей», — не унимался молодчик. Кто-то спросил: «А может, он инвалид? Пусть корки покажет».