Шрифт:
Глава 1
Новый 1992 год
В первый раз за много лет страну с Новым годом поздравил не Горбачёв, а Ельцин, и флаг над Кремлём был не красный флаг СССР, а российский триколор. Впрочем, и страна уже называлась не РСФСР, а Российская Федерация — Россия. Казалось бы, советская власть ушла безвозвратно, но…
Главный орган власти назывался Верховный Совет, сидели в нём всё те же коммунисты, и самое главное, собственность в стране до сих пор принадлежала исключительно государству. Заводы, шахты, разрезы, электростанции, железные дороги — новому государству принадлежало всё наследие СССР, и управляли им коммунисты, которых стали называть красные директора. Они быстро заценили обстановку,
Но всё это мелочи. Рано или поздно всё пришло бы к полной приватизации всего государственного имущества. Гораздо важнее было то, что после нового 1992 года, сразу же в первых числах января, вышел указ Президента России Бориса Николаевича Ельцина о либерализации цен. Случилось то, о чём долго предупреждали демократические экономисты. Государство сняло с себя ценообразование. Теперь магазины и предприниматели могли ставить любую цену, какую захотят.
Всю историю СССР цены не менялись десятилетиями. На каждой пачке товара стояла государственная цена, зависящая только от климатического пояса, и любой советский человек мог сказать, сколько стоит молоко, масло, и крупа в его городе. Все издержки по изготовлению, доставке, и продаже продукции, лежали на государстве. И вот одномоментно в стране, переживающей нелёгкое время, уже охваченной инфляцией и финансовым кризисом, с обедневшим населением, цены увеличились абсолютно на всё. Причём выросли в среднем за ночь в 10 раз. Люди приходили в магазины и офигевали. Вчера хлеб стоил 18 копеек, а сегодня 2 рубля. Вчера растительное масло стоило 3 рубля 70 копеек, а сегодня 40 рублей. Могли бы и по 100 рублей сделать, но здесь уже играл закон рынка. Слишком дорого — значит никто не купит. Очень много кооперативных магазинов погорело на жадности. Выставили слишком высокие цены — а дело не пошло, люди не стали покупать. И бывшие кооператоры сами пошли на биржу труда за миской супа.
Телевидение тогда было не в пример демократичнее, чем позже, и Жека смотрел репортажи из магазинов, с улиц, и офигевал. Людям стало нечего есть! Товары в магазинах начали понемногу появляться, но цены на них были совсем недемократичные, да и качество пока ещё отдавало исконно советским запашком. Импорт пока ещё не накрыл страну. Однако либерализация цен значила одно — государство устранилось от торговли, и в скором времени страну должен заполонить поток импорта. Только вот смогут ли люди его покупать его? Очевидно, что правительство будет поднимать зарплаты, чтобы компенсировать понизившийся уровень жизни. Но если государственным предприятиям повысить зарплаты не составляло никакого труда — печатный станок стерпит всё, то частнику было ох как не просто.
Уже 3-го числа Жека вышел на работу, как и все. Не успел доработать до обеда, разгребая документацию, как вошла секретарша Оксана Валерьевна, и сказала, что в приёмной стоят глава профсоюза Артём Григорьевич Вахнов, и глава Совета трудового коллектива мастер Трефилов. Просят принять.
— Пусть заходят, — разрешил Жека. — Послушаю, что скажут.
Вахнов и Трефилов вошли, поздоровались и стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
— Садитесь, — показал Жека на стулья. — С чем пожаловали?
— Трудовой коллектив просит гарантий выплаты зарплаты, — начал Вахнов. — И самое главное, её своевременной индексации. Чтобы компенсировать повышение цен.
— Да! —согласился Трефилов. — Ребята хотят, чтоб зарплата была увеличена сообразно уровню либерализации цен.
— Позвольте, — заметил Жека. — Я чего-то не догоняю? Мы заработали в декабре определённую сумму, часть которой по договору поступит в Фонд заработной платы. Зарплата за декабрь уже посчитана, и проведена по бухгалтерским документам. Никакой корректировки не будет. У нас нет на это денег. Так что вы за декабрь получите зарплату прежнего размера. Зарплата за январь
— Но во сколько раз выросли цены! — чуть не выкрикнул Трефилов. — Семьи голодные сидят! Люди жалуются. Потратились на Новый год, а сейчас не на что жить. Так и до забастовки недалеко!
— Хорошо. Я учту, — согласился Жека. — У вас есть резолюция, или протокол собрания трудового коллектива?
— А зачем? — забеспокоился Трефилов. — Мы и так, в устной форме до твоего сведения доводим наши требования.
— Так не пойдёт! — не согласился Жека. — Я вам откуда деньги доставать должен? У меня нет их. На счетах общества деньги только на текущую работу. Подготовите резолюцию, я пойду с ней в горисполком. Просить деньги у Конкина, у государства. Ссылаясь на предзабастовочную ситуацию.
— Ну… Это пока ни к чему! — вдруг забеспокоились профсоюзники. — Мы так… Довели до сведения…
— Ну и я довожу до вашего сведения! — увесисто сказал Жека. — В следующий раз приходите с бумажкой и подписями всех сотрудников. Согласны?
— Да… — неуверенно ответили Трефилов и Вахнов. — Ладно. Мы пошли.
— Идите, — разрешил Жека. — И помните — мы партнёры, а не враги. Есть какие-то проблемы, говорите, вместе будем решать.
В декабре 1991 года, аккурат перед Новым годом правительством был принят Закон о частной собственности. Теперь ей можно было открыто владеть. И первым делом, что сделал Жека, когда кирдыкнулся Союз, это разорвал договор с Министерством чёрной металлургии СССР, которое перестало существовать. Жилой девятиэтажный дом на 72 квартиры остался в собственности АО ССМФ. До зимы успели достроить, поставить окна, двери, полы, батареи. Осталось только провести госприёмку, и можно вселять жильцов, однако в складывающейся новой экономической ситуации Жека решил придержать дом себе. Жильё считалось ведомственным, но ведомство в последнее время никакой помощи в строительстве не оказывало, а наоборот, всячески старалось сбросить с баланса всё, что можно, а потом вообще перестало существовать.
Раздавать жильё бесплатно не имело смысла — люди тут же приватизировали бы его. Это как выстрел в ногу. Поэтому Жека решил побазарить с Сахаром. Как Александрыч отнесётся, если Жека опрокинет комбинатовских очередников. Ехать неохота было, поэтому просто позвонил по телефону, на виллу босса. Однако тот велел приехать.
— Приезжай, Соловей, я тебе обрисую кое-чего. Побазарить за одну тему надо.
Недоумевающий Жека на служебке с Романычем потащился после работы в Абрикосовый. Мимоходом заметил пустующую лыжную базу. Чёрт его знает… То ли не работает, то ли заказов нет…
Перед домом Сахара стояли несколько машин. От народной Нивы до германского Ауди. Похоже, то ли гулянка, то ли просто пьют.
— Подожди меня тут, — попросил Жека Романыча. — Я долго не буду. Нечего мне тут делать.
Сам пошёл по расчищенным от снега каменным плитам вдоль пустого летнего бассейна. Половина дома выглядела нежилой. Зимой в доме Сахара Жека ещё не бывал, поэтому с удивлением смотрел на закрытые летние комнаты и террасы. В наружней половине дома зимой жить не возможно, но в другой, зимней половине довольно тепло, топился камин, и всё также посередине дома неярко светился бассейн с бирюзовой водой.
У Сахара многолюдно. Элеонора с родителями, отец с матерью, Светка. Какая-то родня из деревни, бабка. Междусобойчик походу. Оттого и машин много перед особняком. Увидев Жеку, особо никто не обрадовался, кроме Сахарихи, едва заметно улыбнувшейся. Как будто Жека набивался на эти посиделки…
— Садись, Жень, — Элеонора показала рукой на свободное место напротив себя. — А мы тут наш отъезд с родины отмечаем така сказать.
— Эх, не трави, дочка! — горестно вздохнул её отец, Николай Семёныч. — И так уже последнее время как не в себе.