Жека
Шрифт:
Владимир Станиславич ничего не делал — только важно раздавал советы и руководил. Когда Жека закончил на улице, помог пацанам, потом покурил, глядя на занимающийся вечер. Стало немного прохладно, и он зашёл внутрь. А там почти уже закончили, но ещё понемногу ковырялись. Комсорг, увидев Жеку, даже посидеть не дал, погреться.
— Вот хорошо, Соловьёв, что ты пришёл. Иди там, в хранилище лыж порядок наведи. А то сколько мы тут ковыряться будем... Посидим, почаёвничаем потом. Я баранок и ватрушек захватил.
Жека заглянул в хранилище, а там... мама не горюй... Лыжи должны стоять у стены, аккуратно. Рядом палки. Ботинки на стеллаже, каждый по своему размеру. Да тут неделю ковыряться можно, и фиг сделаешь! Жека удивлённо присвистнул, на что сразу же откликнулся комсорг.
— Что засвистел, Соловей? Забоялся? Это тебе комсомольское поручение!
Голос Владимира Станиславича был какой-то злой до чёртиков. Ясное дело, завидует привлекательному парню, на которого заглядываются все юные комсомолки. На комсорга-то смотрят только с боязливым уважением, не ожидая, чего ждать. Но такого взгляда, как на Соловьёва, и близко нет... Справедливости ради, девочки смотрели и на других парней, смущённо отворачивающихся от такого внимания. А в целом, чувствовалась некая общность, и даже молодёжная романтика. Что принадлежат к партии юных ленинцев, делают общее дело...
— Женя... Я помогу... — в проёме двери появилась Марина.
Держась рукой за косяк, она стояла, и смущённо смотрела на Жеку, чуть больше оперевшись на правую ногу. И была эта поза такой соблазнительной... Изящные линии стройных бёдер по узкой юбкой, красивые икры, торчащие из коротеньких сапожек, немного свесившиеся на сторону груди, оставляющие следы от бретелек и чашечек под тоненькой кофточкой. «Интересно, какие они голые, какого цвета и размера её соски» — подумал Жека, и показал рукой через себя.
— Конечно, Марин, а то я тут не справлюсь...
Марин стала протискиваться мимо Жеки в узком проходе, и тут то он поймал её. Обхватил тонкую талию, прижал к себе, наслаждаясь душистым запахом девичьих волос, вперемежку с дорогим парфюмом. Одной рукой откинул тёмно-русые волосы, увидев чуть испуганные, но и восхищённые глаза, крепко поцеловал пухлые губки, ощутил нежный язычок. Провёл рукой по спине, охватил и чуть сжал крупненькую грудь. Но она в лифчике и кофточке. Эх... Но и так прикольно.
Девочка поплыла, расслабилась, закрыла глаза, крепко охватила Жеку за спину, провела по твёрдым мыщцам нежной ладошкой... Эх... Сейчас бы комнату, музыку медлячок, приглушённый свет, да кровать рядом, или хотя бы диван... Была Марина тёплой и желанной.
— Вы чё там затихли? Трахаетесь что-ли? — грубо пошутил Владимир Станиславич, как царь и бог сидевший за столом.
Раздался дружный хохот парней и девчонок, угарнувших над скабрезной шуточкой. А была Марина-то, наверное, вообще нецелованной... Она резко оттолкнула Жеку, смущенно и виновато посмотрела на него, и принялась разбирать лыжи. Жека тоже включился в работу, не забывая помогать девушке, где надо поддерживая, где надо подтаскивая. Так и сработались. Минут через пятнадцать Владимир Станиславич громко хлопнул в ладоши.
— Так! Всё! Хватит! А то вечер уже. Давайте чай пить! Заслужили!
Нашлись на базе и железные кружки, и чайник, где заварили воду из титана. Пили чай, тайком вытаскивая чаинки, прилипшие к губам. Ели твёрдые баранки, засохшие ватрушки из кафетерия, и казалось, ничего вкуснее не едали. Смеялись каким-то милым, обыденным вещам. Кто и что делал, кто что не сделал... Жека смотрел на Марину, сидевшую напротив, и ему казалось, что её чудесные голубые глаза под тонкими выщипанными бровями как-то загадочно блестят. Она тоже изредка смеялась, показывая маленькие белоснежные зубки между свежих алых девичьих губ, и это выглядело так трогательно, вместе с ямочками на белых щеках...
И Жека опять подумал — вот она, настоящая жизнь. Сидеть и вот так вот смеяться каждой шутке. А перед тобой девочка, которая нравится тебе. И которой, похоже что, нравишься и ты...
За окном совсем свечерело, и Владимир Станиславич скомандовал выдвигаться. Собрались, побросали весь инвентарь в автобус, сели сами. Автобус медленно тронулся. Жека сидел рядом с Мариной, приземлившейся у окна. Сложив маленькие ручки на коленях, она смотрела в окно, на тёмный лес, но иногда забавно косилась на Жеку из-под мохерового капора, тут же улыбаясь, и отворачиваясь.
Жека сверху накрыл своей ладонью её озябшие ручки, чувствуя, какие они холодные. И она не убрала! Только улыбнулась в ответ. Так и доехали до города.
— Автобус не будет развозить по домам! — объявил комсорг. — Водителю тоже домой надо! Договаривайтесь и провожайте друг друга! Я иду по улице Строителей Коммунизма, до 16 дома! Кому по пути, идите со мной! Воронкова, тебе вроде бы по пути?
— Да... Да... Владимир Станиславич! — робко улыбнулась низенькая девушка в чёрной мутоновой шубе и большой круглой норковой шапке. — Я пойду с вами!
Автобус тормознул на остановке, на которой всё-таки ещё стоял народ. Конечно, в это тёмное время гопота охотилась за норковыми шапками, но ценились ушанки, которые легко сбагрить на любой барахолке... Так что Воронкова Дарья могла быть спокойна за свою. Но всё равно пошла с комсоргом, да и ещё двое увязались. Остальные разбрелись в разные стороны.
— Ну что, Марина... Тебе куда? — спросил Жека. У девушки не было норковой шапки, но зато была коричневая дублёночка, за которую и убить могли.
— Да недалеко... Спасибо, Жень... Я сама дойду, — смущённо улыбнулась Марина.
— Ну уж нет! — решительно возразил Жека. — Пошли давай! Провожу тебя, и потом домой.
Потихоньку пошли, пиная свежий снежок, и болтая о всяком, конечно же, в основном, о технаре. Марина училась на технолога, в будущем планировала стать главным технологом в кафе или ресторане. В техникуме Советской Торговли технологи были самой привилегированной кастой из всех. Половину учёбы они проводили в лаборатории, в которую приходили многие.