Жека
Шрифт:
— Сказал стоять и пока не пускать никого. Пошёл за комендой в общагу.
А запускать внутрь начали только полседьмого. Но особого шмона не было — не будешь же каждого осматривать на морозе. Владимир Станиславич стоял, и только зорко смотрел на каждого, чтоб не было заранее пьяных. И девушек. Воронкова, которую он втихаря клеил и доклеил, навряд ли бы пришла на подобное мероприятие, поэтому мог поглазеть на других юных красавиц. Пришла и Марина. Лукаво улыбнулась Жеке и помахала варежкой.
В семь часов собрались все, кто хотел. Наверное, Владимир Станиславич сказал какую-то речь, но Жека этого не слышал,
— Куда идёшь? — нагло спросил он. — Сюда нельзя.
— Да мы это, братан... Учимся тут! — не нашёл ничего лучшего один из подошедших, мужик неопределённого возраста в цигейковой шапке и старой замызганной шубе. Его друган, в фуфайке и облезлой кроличьей шапке, согласно закивал головой, вытирая сопли кулаком с наколкой солнца на кисти.
— Валите нахер отсюда! — заявил Лёха, потирая кулаки. — Тебе чё, ещё повторить?
— И чё ты мне сделаешь? — быканул первый и достал кухонный нож. — Я щас всю братвы сюда позову. Нас тут все знают. Мы тут...
Жека не дав договорить, заехал ему в челюху, отчего мужика подкосило. Он закатил глаза и упал на колени. Но сознание не потерял.
— Нокдаун! — захохотал Лёха.
— Слышь ты! Бери своего дружбана и валите отсюда! — негромко сказал Жека второму. Тот сразу же подхватил первого, поднял на ноги, и кое-как потащил его в сторону дворов. Жека ногой откинул нож обрыгана в сторону, в снег.
— Неслабо ты его приласкал! — Славян проводил взглядом нож, хотел взять его, но Жека не дал.
— Не трогай никогда ничего такого! Они может, недавно кого-то прирезали им, а ты хватаешь. Потом найдут твои отпечатки — вовек не отмоешься. Это прямое доказательство.
— Да прогнал чё-то, — по-деревенски прямолинейно признался Лёха.
Примерно через двадцать минут всё смешалось. Пацаны, девчонки стали выходить покурить, просто подышать воздухом. Можно было уже не торчать тут.
— Чё, пойдём, посмотрим? — предложил Жека. — Чё торчать-то тут.
— А.. Пошли...
В актовом зале открытая двер, из которой то входит, то выходит народ. Грохочет музыка. Как Жека и ожидал, за столом с приставкой и усилком сидел Владимир Станиславич, и на свой вкус ставил музыку. В основном, ту же, что и раньше, днём. И ставил по своему вкусу. То, что нравилось только ему. Молодёжь хотела бы потанцевать под что-нибудь современное. Зарубежку — Фэнси, Джой, Блю Систем, или хотя бы Комиссар, Стеллу, Андрея Державина. Хороших групп стало великое множество, но комсорг выбирал музыку по личным предпочтениям.
— Королевствоооо кривыых зеркаал! Бум! Бум! Бум! — надрывались колонки.
Жека внимательно огляделся, чё почём.
Глава 42. Новый 1991 год
В актовом зале полумрак. Горит только ряд светильников над крайними дальними рядами сидений, где в кучу сбросаны куртки, дублёнки, и прочая верхняя одёжка. Средние и первые ряды заняты праздно сидящими. Танцуют пока ещё мало, как это всегда бывает, пока трезвые. Да и то в основном девушки. Куража особо нет, но компании ходят туда-сюда, наверное, разогреваясь принесённым и затаренным бухлом где-то в глубине технаря.
Владимир
Жека пошёл проверить выход на аллейку, где намеревался мочить Владимира Станиславича. Идти-то всего-ничего, метров 30. Вышел из актового зала, повернул налево, мимо шумной компании у входа в общагу, прошёл двадцать метров, снова повернул налево, и вошёл в тёмный лабораторный корпус. Света здесь не было, но в глубине слышалось какое-то то ли шуршание, то ли шушуканье. Или пили втихоря, или трахались. Справа виднелась дверь на улицу, на аллейку. И была она закрыта на засов, как и ожидалось.
Жека отворил засов, открыл дверь, и выглянул на аллейку. Освещение на ней отсутствовало. Ходили редко, а ездили машины и того реже. Да и была дорога для машин за стеной густого кустарника, через который даже зимой, в темноте, мало что увидишь. Увидев, что всё в ажуре, Жека вернулся на дискотеку, лишь слегка прикрыв дверь.
А там всего буквально за несколько минут произошли изменения. Обратно стали возвращаться подбухавшие компании, уже более прогретые, более раскованные. Раздались крики, танцующих стало намного больше, к девчонкам присоединились парни. Уже трое парней стояли перед комсоргом, и поясняли ему за то, что он включает какое-то говно. Естественно, многие пришли со своими кассетами, надеясь похвастаться записями перед знакомыми. Комсорг сначала отбрёхивался, потом махнул рукой и плюнул — ставьте сами чё хотите. А потом и вовсе стал выходить из-за стола. Жека глянул на часы — почти 8. Решил, что надо приступать. Одел перчатки на руки. Оставлять следы ни к чему.
Комсорг почти вышел из двери, когда Жека шепнул ему на ухо, перекрывая грохот музыки:
— Владимир Станиславич!
— Чего тебе, Соловьёв? Тоже пришёл нервы мотать? — комсорг недовольно глянул на Жеку.
— Да не! Там какие-то левые мужики Воронкову насилуют! Раздели уже!
— Чтооо? — округлились глаза у комсорга. — Она что, здесь? Я её не видел тут! Она сказала, что не пойдёт.
— Ну, наверное, решила идти! Они там! Быстрее! Уже раздели!
Жека махнул рукой, и вышел из актового зала. Комсорг с неожиданной для него быстротой пошёл следом. Жека вышел на улицу, достал из кроссовка кривой нож, и спрятал руку за спину.
— Ну, где тут кто кого насилует? — комсорг вышел на улицу и огляделся. — Соловьёв! Что это за шуточки?
Жека подошёл, схватил комсорга за шею, и ударил ножом в сердце, потом ещё раз, и ещё. А после чиркнул по шее, по сонной артерии. Потом толкнул тело захрипевшего комсорга от себя, прямо в кусты. Его конечно, было видать вблизи, да и кровь на снегу, но вдали, метрах в 20, уже нет. Пора идти дальше по плану. Жека вытер рукоятку ножа перчаткой, чтобы стереть возможные отпечатки, и бросил его в снег. Пусть мусора думают, что убийца потерял нож в снегу. Потом быстро пошёл в сторону входа в общагу с улицы. В технарь заходить не стал.