Желание зверя
Шрифт:
Джастис приложил мобильный к уху и вдруг тревожно глянул на меня.
– Что? – насторожилась я.
– Я понял. Дай пять минут, – сообщил он кому-то и отбил звонок. – Твой отец у ворот.
– Отец? – выдохнула я. – Что случилось?
– Хочет тебя увидеть…
Отец звонил мне несколько раз вчера, но я не отвечала. Стоило начать вспоминать события трехмесячной давности, возвращались тревожные сны, в которых мир заметало снегом. Не думаю, что ему есть, что мне сказать нового.
– Будешь с ним разговаривать? – Джастис поймал мой бегающий взгляд. –
– Хорошо, – кивнула.
– Пошли, – и он подал мне руку.
Глава 3. Долгая зима…
На пропускном пункте нас ждал Рэм. Он коротко поприветствовал меня и добавил:
– Я буду здесь на случай вопросов.
– Вы уже что-то сделали против него? – догадалась я.
– Его лишили возможность дальнейшей деятельности в северном регионе. Но это пока…
– А потом?..
– Посмотрим, – уклончиво отозвался он.
Я только покачала головой и направилась к проходу. Джастис шел следом.
– Я бы хотела поговорить с ним одна, прости…
– Не могу тебя отпустить одну, – и не подумал слушаться он. – Ты – моя ответственность.
Мы вышли вместе через проходную и оказались на широкой площадке за стеной. Отец ждал в машине, на мое появление вышел и направился навстречу.
– Лали… – Он быстро глянул за мою спину на Джастиса и вернул на меня тревожный взгляд. – Как ты?
– Нормально. Что ты здесь делаешь?
– Я хотел извиниться, – пристально посмотрел в мои глаза. – Я был не прав по отношению к тебе, не стоило так ломать твою жизнь…
Я недоверчиво нахмурилась, но сердце уже набрало обороты и защемило от тоски. Мне жутко не хватало того, что было раньше между нами.
– Мне жаль, что так вышло. И очень не хватает тебя. – Он смотрел на меня с тревогой. – Как ты тут?
– Все хорошо… – только и успела выдохнуть я, как тело прострелило болью от живота и в ноги. Колени подогнулись, и если бы не Джастис, я бы рухнула на землю. Отец оказался рядом:
– Что с тобой?!
Но Джастис уже подхватил меня на руки и бросился обратно. Мир вертелся перед глазами, ноги немели, и я задыхалась от боли.
– Срочно скорую! – послышался голос Джастиса.
– Пустите меня к дочери! – едва долетал голос отца. – Скажите, что с моей дочерью!
– Джас… – только и удалось мне выдавить, как из глаз покатились слезы. – Мне больно!
– Потерпи немного. – Его голос звенел от напряжения. – Рэм!
– Две минуты. Аптечка.
– Доставай желтую ампулу…
Я почти ничего не соображала. Хотелось, чтобы боль прошла, чтобы все закончилось. Не было страха за ребенка, только за себя, и от этого хотелось выть… Теплое безмятежное утро обернулось каким-то кошмаром. Уже в скорой мне поставили капельницу, и начало отпускать. Когда боль немного стихла, пришел страх уже за малыша, и я заплакала…
Я лежала в диагностическом кабинете и держалась за суровый взгляд Джастиса, который всматривался в монитор, осторожно скользя датчиком по животу.
– Сильный тонус, – заключил он. –
– Ты уверен? – дрожащим голосом выдавила я.
– Абсолютно, – и он отложил аппарат. – Сейчас все позади. Ничего страшного нет, Лали.
По вискам снова покатились горячие слезы.
– Эй, – присел он рядом. – Все хорошо, слышишь? Нет проблемы… А тебе нельзя расстраиваться.
– Я же не расстроилась там… отец наоборот просил прощения.
– Это вызвало эмоциональный всплеск. Но ничего страшного…
– Было так больно…
– Сегодня останемся тут, я обследую тебя полностью. Если все нормально – завтра отвезу домой. Все хорошо…
Но домой меня никто не отвез.
Боль вернулась ночью, потом днем… и стала обычным явлением уже через пару суток. И, хоть никаких отклонений у меня не находилось, тело почему-то отторгало ребенка. Вскоре капельницы вместо завтрака и ужина вошли в привычку. Запах антисептиков и лекарств заменил воздух, а самым любимым временем стали обычные прогулки по парку вокруг. Теплый сентябрь ни одним намеком не выдал свою причастность к осеннему времени, вокруг все также зеленело и трещало на разные голоса, будто зимы в этом году никто не ждал.
Джастис жил в больнице вместе со мной. Катал меня, как инвалида, в кресле-каталке, развлекал и старался скрасить пребывание в неизвестности.
– Ты же с кем-то встречался, – напомнила я однажды утром, когда мы завтракали в моем любимом месте – на скале под кряжистой елью.
– Встречался, – рассеянно кивнул он, нарезая колбасу.
– Я хочу тебя уволить…
– Ты меня не нанимала, чтобы увольнять, – даже не дрогнул он. – Бери бутерброд и ешь.
– Я серьезно. Ты тратишь время…
– Я не трачу время. Не тебе это решать.
– Что важного во мне? Я неудачница.
– Не пори чушь, – удостоил серьезного взгляда. – Ты держишься молодцом.
– Знаешь, чего испугалась, когда заболело сильно? Что я умру. Не ребенок, я…
– И что тут такого? Обычный инстинкт самосохранения.
Я сжала губы в нитку, тяжело дыша.
– Лали, у всех беременность проходит по-разному. Но большинству есть, ради чего страдать – есть мужчина, муж или семья, которая поддержит, что бы ни случилось. Ты же страдаешь ради невинного ребенка, не желая быть связанной с теми зверствами, свидетельницей которых ты стала. Но у тебя есть и своя жизнь. И она не менее ценна, чем жизнь ребенка. Вы оба важны. И для меня – тоже.
Я с трудом расправила спину, чтобы вдохнуть, потому что после таких слов хотелось съежиться еще сильнее.
– Ты – свободный, красавчик… – прошептала упрямо. – Тебе нечего делать рядом со мной. Это уже вышло за всякие рамки…
– Как это нечего? Ты в курсе, что только к тебе прилагается настоящая вареная колбаса на завтрак?
Я прыснула.
– Вика мне ее просто так никогда не выдаст. – И он взялся за термос. – Такая только в Аджуне для больных делается.
– Представляю, какие у них завалы этой колбасы, раз я тут единственный пациент.