Желания
Шрифт:
— …Во всяком случае, его призрак не вернулся! Он никогда не появлялся, чтобы просить убежища во время бури, как делают это другие призраки…
— Что об этом думает Рут?
— В тот момент она думала только об одном: она унаследовала «Светозарную», яхту и долги. В конце концов она переехала сюда. Прошло двадцать лет, но Рут все еще отказывается искать объяснения. Я не виню ее. Жозефа, старая служанка, рассказала ей, что капитан много писал в последнее время, исписывал целые тетради. Рут так их и не нашла. Не все ведь оставляют записку, перед тем как покончить с собой? Жизнь продолжается. Ничто не изменилось после исчезновения Ван Браака: у Рут долги, корабль, никогда не выходящий из бухты, дом, который она обожает, дочь-дикарка. Плюс случайный и эксцентричный сосед, бывший ее деверем и ставший кредитором. Стоит ему захотеть, и он прикажет продать дом. Рут не хочет воспользоваться моей помощью. Она ждет… не знаю чего. Наверное, конца света. Сами видите, Тренди, здесь нет никакого секрета. Через неделю или через месяц Рут сама бы вам все рассказала.
— Нет секретов, вы говорите? Но столько необъяснимых вещей!
Корнелл затянулся трубкой. Она засвистела. Он уже забыл, что выколотил ее.
— Разумеется. Только, если все время пытаться искать малейшие причины, кончится тем, что не обратишь внимание на самые очевидные вещи. Со мной тоже это случилось. Всю свою жизнь я посвятил книгам — тем, что читал, и тем, что писал. Мои любовницы были гораздо моложе меня, в основном студентки. Я даже был два раза женат. Два скандальных провала… Уже через пару недель жены начинали ревновать меня к библиотеке. Одна из них даже облила кислотой мою пишущую машинку! Я читаю на всех старинных языках — санскрите, тохарском, греческом, гэльском, о других я уже не говорю, я известный профессор, и вот, пожалуйста, — уже три года каждую зиму я провожу здесь в ожидании решения женщины, которая, возможно, никуда со мной не поедет. Она единственная, ради кого я готов оставить свои книги… Но она этого не хочет!
Корнелл нагнулся и подобрал с песка гальку:
— Рут живет в другом мире. В мире, в котором мне нет места. Там только ее дом, ее дочь — я ничего в этом не понимаю.
Он швырнул камешек, вложив в этот жест все свое бессилие. Корнелл стоял лицом к заходящему солнцу, и Тренди впервые заметил глубокие морщины на его щеках и лбу, начинающие редеть седые волосы. Должно быть, Корнеллу тяжело было откровенничать, но, начав, он уже не мог остановиться.
— Я жду какого-нибудь события. В некотором роде я тоже жду конца света. Я ожидаю решения Рут. Я дал ей время до весны. В худшем случае я продолжу сожительствовать со своей библиотекой, писать книги. А может, сыграю, как Ван Браак, в «летучего голландца». Я одинок, и мне не у кого просить прощения.
— Капитан не сделал ничего плохого. Это Командор забрал его дочь…
— Нет, все дело в Ван Брааке. В юности, уверен, он был мерзавцем. Его измученный вид… Некогда он натворил гадостей. Он из тех беспокойных типов, которых встречаешь случайно во время плаваний на коротких стоянках на уединенных островах Тихого океана или Южных морей…
— А теперь вы мечтаете.
— Нет. Уверен, он хотел уйти подобно проклятому капитану.
— В наше время…
— Не будьте скептиком. Легенды были всегда.
— Значит, вы не верите ни в одну из тех сказок, которые собирали всю свою жизнь!
Корнелл задумался:
— Нет, Тренди, верю. В одну. Или, вернее, я бы очень хотел верить. Общий конец любовников. Вы знаете о Тристане и Изольде? Они вместе отправились в мир иной вместо того… вместо того, чтобы глупо умереть каждый в своем уголке. Увы… Как и корабли в бурю, мы чаще всего не имеем выбора между бегством и гибелью.
Вновь поднялся ветер. Момент откровения прошел. На песке застаивались большие лужи жидкого золота. Тренди думал о Ван Брааке, о его бегстве от семьи, от Амстердама. Этим вечером на берегу спокойного океана невозможно было представить себе теплые острова, на которых он жил, джунгли, Южные моря, густые, словно лава; остров, ставший проклятием Ирис и Командора. Как невозможно было думать о тайфунах, бурях, море, по собственному желанию отпускающем или хранящем обезображенные трупы утопленников и кораблей, мечты и ужас… Пойдемте вместе, как сказал Корнелл, не стоит умирать каждому в своем уголке. Действительно, море дало ему обещание, оказавшееся, возможно, сильнее смерти. Или это тоже было наваждение?
— Не беспокойтесь за Юдит, — сказал Корнелл, когда они взобрались на дюну.
— Но Командор…
— Обман времени, Тренди, ваша усталость, обман памяти. А они — Командор, Крузенбург, Сириус — забавляются нашим волнением. Такова мода. Помните группу музыкантов с ужасным названием «Соломоновы ключицы»? Оно кажется странным только тем, кто не знает, что это название трактата одного средневекового мага, в котором рассказывается об эффекте порошка из толченой жабы и прочей ерунде. Почему не «Крошка Альбер»? А названия исполняемых ими произведений… «Первоначальный хаос», «Смертельные ароматы», «Оккультные воспоминания»… Не попадайте в их ловушку, Тренди. Повторяю, все началось с матери Командора. Считалось, что она колдунья, принадлежавшая к какой-то секте. Возможно, это была правда. Сириус, ее секретарь, тоже был странным молодым человеком. А Леонор, когда приехала сюда, уже была полубезумной. Теперь эстафету подхватил ее сын. Но Командор играет. В конце концов, причуды, странности были у него всегда.
— А эти женщины, которые исчезли на предпоследнем празднике?
— Местные мадам Бовари? Думаю, они просто воспользовались возможностью перебраться в лучший климат. Но кто вам об этом рассказал?
— Парикмахер.
— Конечно! — воскликнул Корнелл. — Все они здесь просто умирают от скуки. И он, вероятно, уверен, что Командор руководит тайным обществом…
Они были уже недалеко от дома. Звук хрустящего под ногами песка раздражал Тренди.
— Нет никакого секретного общества, — продолжал Корнелл. — Я тоже хотел узнать и узнал. Командор — кинопродюсер. Он финансировал фильмы-оперы Констанции фон Крузенбург. Кроме того, он является консультантом одной международной косметической и парфюмерной фирмы. Он любит держаться в тени, это правда, но он суперизвестен. Возвращайтесь в Париж, и вы без труда найдете его след. Он путешествует, появляется на светских вечеринках, имеет там и сям несколько вилл. Ваша мать наверняка его знает.
Внезапно Тренди пришла в голову мысль. Он замер посреди дюны:
— А его имя? У него есть имя?
— Да. Аттеджи, Адьи — что-то в этом роде, немного экзотическое и плохо запоминающееся. Вы не найдете его имени в газетах, потому что он достаточно влиятелен, чтобы ему повиновались. Он пестует свою странность, как другие свои мускулы или усы. Однако с возрастом Командор все больше начинает показывать, каков он на самом деле: манипулятор, денди, боящийся оказаться не на высоте своей роскошной юности. Согласен, его кривлянье выглядит элегантно. По крайней мере, он представил нам Крузенбург. А что, если нам послушать ее, попивая вино и глядя, как садится солнце?..
Вечер действительно уже наступил; приближалась ночь, соленая и теплая. В молчании они преодолели остаток дюны. Корнелл вошел в дом, а Тренди задержался в маленьком саду, чтобы полюбоваться пляжем, длинными розовыми и золотыми мазками заката, собравшимися на острове птицами, морем, все время ясным и как будто усталым. Внезапно он услышал доносившийся из окна высокий голос Крузенбург. Тренди вошел в дом. При свете ламп дом Корнелла показался ему еще более голым. Корнелл протянул ему бокал:
— Избегайте иррационального, Тренди. Есть только одна магия — музыка. Помните Великую Спящую Рыбу? Чудовищную, чешуйчатую рыбу с глазами цвета морской волны и трепещущими, навевающими сны жабрами. Речь идет не о невинности, а о наших самых слепых и самых разрушительных инстинктах. Зыбкие и пагубные видения сна… Они приходят, даже когда засыпаешь стоя! Храните хладнокровие.
Они чокнулись бокалами. Вкус вина был теплым, сладким, успокаивающим. Крузенбург продолжала свои вокализы — дождь звуков, таких воздушных, таких живых, возвращающих легкость тем, кто их слушал. Тренди вновь обрел силы. Корнелл немного умничал, но он был прав. Этой ночью, он, наконец, заснет спокойно.