Желанная недотрога

Маринелли Кэрол

Спустившись по огромной лестнице на первый этаж, Миа прошла в гостиную, где должны были накрыть стол с закусками и напитками. Здесь она встретит своих гостей, прежде чем они сядут за обеденный стол. Стоя у камина, она обхватила себя руками, стараясь дышать ровно и спокойно. В этот момент парадная дверь отворилась – значит, Романо прибыли. Как себя вести, лихорадочно думала Миа, ведь все они ее презирают и думают, что именно она разрушила брак Анджелы и Рафаэля. Так захотят ли они приветствовать ее? За последние годы, когда кто-то из них появлялся, Рафаэль был неизменно рядом, а теперь его нет. Холл наполнялся гулом голосов, и было слышно, как Сильвия приглашает гостей пройти к столу в гостиной, однако ни один не выказал желания принять приглашение.

Раздался голос Данте – обычно глубокий и громогласный, сейчас он был язвительным:

– Так где наша мачеха?

Миа вздрогнула, услышав это слово, и неприятные мурашки поползли по коже – не в первый раз ей доводилось слышать его, но отчего-то именно сегодня это ее разозлило. Она услышала его шаги, приближающиеся к гостиной.

– Ах вот вы где, – произнес он с порога, и в голосе его не прозвучало даже намека на вежливость.

Они не пожали друг другу руки, не обменялись приличествующим случаю поцелуем – Миа казалось, что она ощущает физически исходящее от Данте презрение. Отношения их всегда были непростыми, но в последние несколько недель все стало еще хуже. Всякий раз, когда он приходил в больницу навестить отца, Миа поспешно вставала и выходила из комнаты – Данте же демонстративно отступал от двери, точно не мог вынести даже малейшего прикосновения. С того момента, как Рафаэль рассказал сыну, кем ему приходится Миа, между ней и Данте словно выросла стена с железной дверью – и дверь эта была намертво закрыта. Они разговаривали только в моменты крайней необходимости и по максимуму соблюдая границы, но Миа была даже рада этому. В лучшие периоды Данте и то казался ей недоступным и пугающим, в худшие же он и вовсе был дьяволом во плоти.

Сегодня на нем был черный костюм и белая рубашка, чуть мятая, что было совсем на него не похоже. Безупречная стрижка, но чуть тронутые тенью щетины скулы, красные глаза – лишь некоторые мелочи выдавали, что он горюет. Однако даже сейчас он оставался чертовски красивым, хотя Миа ни за что не призналась бы в этом даже самой себе.

– Соболезную вашей утрате, – произнесла она, подивившись тому, каким неестественным и деревянным казался ее голос.

– Но втайне радуетесь удачному приобретению, – парировал Данте.

Миа не поддалась на провокацию, решив оставаться неизменно вежливой.

– Ваши комнаты ожидают вас.

– В этом нет необходимости. Мои брат и сестра остановятся у дяди, а я – в отеле.

– Что ж, если кто-то передумает…

– Очень в этом сомневаюсь.

С этими словами Данте покинул ее и направился к огромному шкафу – в центре комнаты стояли напитки, однако он, проигнорировав накрытый стол, вытащил хрустальный графин и налил себе бокал янтарной жидкости. Миа так и продолжала стоять, обхватив себя руками.

– Почему они не проходят к столу? – спросила она.

– Вы и впрямь думали, что мы будем общаться и непринужденно закусывать? – Данте зло усмехнулся. – Напрасно. Я отправил всех прямиком в столовую. Мы все хотим, чтобы этот ужин побыстрее закончился, Миа. Давайте с этим покончим и расстанемся.

– Хорошо, – согласилась она, направляясь к двери. – Тогда я вас покидаю.

– Нет, нет, – произнес Данте ей вслед. Миа застыла. – Вы к нам присоединитесь.

– Это семейный ужин, – отметила Миа, поворачиваясь к нему и чувствуя, как розовеют ее щеки. – Вы сами дали мне понять весьма недвусмысленно, что я не вписываюсь.

– Последнее желание моего отца заключалось в том, чтобы мы поужинали вместе, – и потом, сегодня единственный шанс обсудить завтрашние приготовления, поскольку мне предстоит ночное дежурство. Некогда объяснять дважды.

– А что нужно объяснять? Все уже приготовлено.

– Машины, рассадку гостей, надгробную речь, поминки, чтение завещания, – перечислил Данте, загибая пальцы. – Или вы собираетесь завтра слоняться из угла в угол, проливая крокодиловы слезы и не приложив ни малейших усилий к организации похорон собственного мужа?

Миа все бы отдала, чтобы не присутствовать на ужине, но, по-видимому, выбора у нее не было. Не ожидая ее ответа, Данте устремился в столовую.

– Так она присоединится? – поинтересовалась у него Ариана – несмотря на последнюю волю Рафаэля, никто по-прежнему не верил, что у Миа хватит смелости явиться на ужин.

– Я полагаю, да, – ответил Данте.

– В смелости ей не откажешь…

– Прекрати, Ариана, – оборвал ее брат.

Ему не нравился коллективный настрой семьи на атаку – ему довелось испытать это на себе и в работе, и дома. Данте не боялся встречи с глазу на глаз ни с кем, как и не стеснялся высказывать свое мнение, но не собирался позволять родным объединяться против мачехи – как бы ее ни ненавидел.

Еще он знал, что переборщил там, в гостиной, общаясь с ней, – но эмоции били через край. Дом казался пустым без отца – и слишком тихим. В настоящем итальянском доме было бы шумно, раздавался бы плач и крики, а Миа держалась с таким достоинством, что казалось, ей абсолютно все равно.

Вот она вошла в столовую – по-прежнему прямая и молчаливая. И очень желанная.

Глава 3

Место во главе стола пустовало – его намеренно никто не занял из уважения к усопшему. Когда Миа села на противоположном конце стола, на нее обратилось множество косых взглядов – но она, в конце концов, была хозяйкой дома, как бы ее за это ни презирали.

Подали вино, сделанное из винограда на плантации Романо, и зазвучали речи. Первым вступил Данте:

– Dei morti parla bene.

Миа знала, что это означает: «О мертвых – или хорошо, или ничего». Она заставила себя сделать глоток вина – для нее его вкус напоминал лекарство. Следующим речь произнес Стефано, и, хотя Миа не поняла его сути, она вежливо подняла бокал. За ним настала очередь Луиджи – и он, произнося свои слова, в упор посмотрел на нее.

– Dove c'`e' un testamento, c'`e' un parente.

Это означало: «При чтении завещания непременно объявятся родственники». Часто эти слова сопровождали чью-то смерть, но прямой намек на то, что Миа имеет какие-то корыстные побуждения, был слишком очевиден. Данте бросил взгляд на молодую вдову – но она даже не подала виду, что оскорблена резкими словами, хотя бокал не подняла. Невольно он почувствовал уважение к ее самообладанию и внезапно ощутил потребность защитить ее.

– Это верно, Луиджи. Не сомневаюсь, что завтра ты будешь присутствовать на чтении завещания. – Он обвел взглядом присутствующих. – Как и все вы.