Желанное рабство
Шрифт:
Данте неожиданно заметил, как близко они стоят. Отстранившись, он предложил посмотреть кухню.
— Ты будешь счастлива здесь? — спросил он посреди белого безмолвия техники и кафеля.
Я могу жить и в обувной коробке и быть счастливой, если ты со мной, — вот что ей хотелось сказать. Но Лейла промолчала. Она видела, что Данте отгородился от нее непроницаемой стеклянной стеной: может быть, позже, если все пойдет по ее плану, Данте услышит это признание и еще многие другие, но пока надо придержать язык.
— Да, пожалуй, нам нужен именно
— Хорошо, — Данте безразлично посмотрел на нее, — покупаем.
Лейла опешила. Она не ожидала от Данте, осторожного бизнесмена, столь поспешного решения. Он ведь толком ничего не осмотрел!
— Тебе не интересно, не хочешь посмотреть получше?
— Зачем? — спросил Данте. — Тебе в нем жить, тебе и решать. Я заплачу.
— Нет, так нельзя! Худо-бедно я еще могу оценить интерьеры или обивку... Но, Данте, разве женщина смыслит хоть что-нибудь в состоянии труб, каминов и стен? А вдруг жучок? А крыша? Или еще что-нибудь.
Данте сдался.
— Хорошо. Давай начнем снаружи.
Дому было около шестидесяти лет. В нем удачно сочетались современность и старина. Его внешний вид полностью соответствовал внутренней обстановке. Однако Данте смотрел на маленькое чудо, сотворенное архитектором, как на досадную помеху. Его не порадовали нежные розовые цветы, увивавшие беседку, не восхитила тенистая дорожка, сбегавшая к черному пруду, заросшему с противоположного берега маслянисто-белыми лилиями. Впрочем, живая изгородь и ажурная кирпичная оградка, скрывавшая внутреннее пространство двора, внимания Данте тоже не задержали.
А ведь дом был действительно прелестен. Высокий каменный фундамент служил опорой кремовым стенам, узкие стекла окон отражали голубизну неба... Данте не интересовали причуды строителей, он решительно закрыл глаза на все красоты мира, включая архитектуру.
Тщательно обследовав дом и парк, он вымыл руки и констатировал:
— Дом переживет нас, не сомневайся. Он построен как бункер. Но ты меня удивила, Лейла. Зачем ты выбрала усадьбу в старинном стиле? Я ожидал увидеть стекло и бетон.
— У новых домов нет индивидуальности, очарования, как у этого дома. К тому же они почти все так малы, что слышно, о чем спорят соседи, даже если они шепчутся. Не хочу, чтоб за мной следили.
— Согласен. Сад заменит детям улицу.
Данте проверил охранную систему, действие ворот.
— Посторонним придется постараться, если они захотят проникнуть к тебе. Сколько, говоришь, в доме спален?
— Четыре.
— Проводи меня, посмотрим.
Лейла поняла, что нужный момент вот-вот наступит. Мысль испугала ее. Как ни старалась она это скрыть, голос отказался подчиниться и зазвучал хрипло и немного фальшиво:
— Да, хорошо. Иди за мной...
— Тебе опять плохо?
Конечно плохо! Хуже некуда! Голова гудит, а ноги словно по колено ушли в песок дорожки.
— Чуть-чуть, Данте, — сказала она с веселой улыбкой, полной, как она думала, задорного кокетства. — Сегодня слишком жарко. И такое солнце. Напекло, наверное.
Сначала Лейла показала Данте комнату для гостей, которую, как и все помещения дома, украшал резной карниз и со вкусом подобранная обивка стен. Окна выходили на розарий, ветерок из открытых окон кружил голову свежим запахом цветов. Данте замер на пороге, пораженный увиденным.
— Гм, неплохо, на любой вкус, — тихо произнес он.
— Это еще не все. — Лейлу явно подбодрила его похвала. — Рядом комната, из которой можно сделать детскую. По крайней мере, на пару лет она не стеснит близнецов.
Данте осмотрелся, не вынимая рук из карманов.
— Согласен.
— Ну, тогда нам придется занять смежную комнату, правда она меньше, чем комната для гостей... И... — Она смешалась, натолкнувшись на его недоуменный взгляд. Сейчас они войдут в главную спальню дома, но открыть дверь в нее — все равно что толкнуть врата ада. Быстро, чтобы не передумать, Лейла распахнула двери и сделала приглашающий жест рукой. — Вот наша спальня, Данте!
Говорящая морская свинка, или хор чертей-переростков, или шаровая молния перед самым носом меньше бы потрясли Данте, чем слова Лейлы, что сразу же и отразилось у него на лице.
Все пропало... А ведь она так готовилась, так старалась. На ночном столике в хрустальной вазе красовались розы, в серебряном ведерке охлаждалось шампанское. Чтобы газовые занавески на окнах романтично шевелились от вечернего ветерка, Лейла заранее открыла окна. По льняной простыне она небрежно раскидала подушки. Она бы выстлала путь к постели розовыми лепестками, но не была уверена в уместности восточной экзотики...
— Что все это значит? Отвечай, черт побери! — рыкнул Данте, сдавленно и зло.
Лейла не могла ответить, комок ужаса застрял в горле. Она отвела взгляд: тонкая полоска света тянулась от задернутой занавески на западном окне, ложилась узкой ленточкой сначала на подоконник, затем на пол. Дом был тих, мертвенно-тих, как холодная нежить. Неужели она мечтала, что поразит этим Данте? С острым сожалением смотрела теперь Лейла на разубранную комнату, созданный ею мираж выглядел нелепо. Волшебство Пойнсианы осталось на Карибах и не желало помогать в Ванкувере.
Что теперь делать? Где-то она слышала о старом театральном законе: «Взял паузу — тяни, насколько хватит сил». Но пауза уже становилась зловещей, грозя Лейле потерей равновесия, и душевного и физического. Неужели она смела надеяться, что его соблазнят располневшая талия и набухшие соски? Господи, хорошо еще, что она зазывно не бухнулась в постель. Как бы тогда выпутываться из ситуации?
— Лейла?
Покажи ему, как ты его любишь, вспомнила она совет, данный Элен. Глупо действовать по чужому совету. Но ведь тонущий хватается за соломинку, а без Данте Лейле ничего не надо от жизни. Куда подевались его страсть и желание? Куда они вообще деваются?