Железная Империя
Шрифт:
— Это проще… чем кажется, — на его лице сияла знакомая Софии улыбка хищника, который, умело расставив сети, не торопясь, загоняет свою жертву. Он хотел отомстить той, кто так искусно разбередила старые раны, вытянула наружу поблекшие от времени призраки его прошлого. Только… Фрес выбрал другое оружие. — Получить удовольствие от того, что ласкаешь… именно этого человека. Ты так прекрасна…
— Вы, кажется, говорили, что вас это не волнует?
— Я солгал.
— Вот как? И часто вы… — начала София, готовясь отвесить очередную колкость.
— Всегда, —
— И сейчас… тоже, — уверенно произнесла она, делая очередную попытку отстраниться. — Это ложь.
— А если нет? — на миг, всего на одну короткую долю вечности, на его хищном лице блеснуло чистое, невинное, открытое, просящее выражение — так должно быть любовался своей избранницей юный Эван, не будучи в силах скрыть свое восхищение и трепет. — Ну же, дорогая, в этом же и есть прелесть отрицания Силы — ты не можешь знать наверняка, ты можешь только верить… или не верить… но ведь верить приятнее, так? Даже если знаешь точно, что это обман?
Он склонился к ее лицу и вдохнул воздух, насыщенный тонким ароматом ее духов, которые утром унюхала Ева.
— Какой изысканный аромат, — пробормотал он, и его нос почти коснулся впадинки за ушком, куда София поутру легким прикосновением пальца нанесла капельку духов.
" Безумие. Самое настоящее", — думала София, делая усилие над своим разбушевавшимся воображением и так некстати проснувшейся в себе женщиной, смертельно соскучившейся по нежности и любви.
— Хватит, — тихо, но веско сказала она, отвернув голову так, чтобы черное покрывало волос скользнуло по плечам и скрыло ее беззащитную шею и пылающее лицо от Инквизитора. — Этот цирк пора заканчивать.
Звук тяжелых шагов доносился из коридора, рассекая звенящую тишину лаборатории. Одним легким быстрым движением, освободив Софию, Фрес отступил от нее на полшага. Самодовольная ухмылка не сползала с его тонких губ.
Двери лаборатории распахнулись, исчезая в дюрасталевых стенах.
Глава 5. Как будто не было меня и не надо
— Эван! Эван!
Наверное, он и любил ее за это — за красивый мелодичный смех, за ночной нежный свет, запутавшийся в крупных кольцах золотых волос, бликами играющий в бирюзовых глазах, за нежный румянец на персиковой коже, за тонкий бархатный пушок на шее, у линии волос. Она любила смеяться, а он любил целовать ее влажные розовые улыбающиеся губы.
Ночами они, обнявшись, валялись в постели, зарывшись поглубже в теплые покрывала и покрепче прижавшись друг к другу, чтобы весенний острый воздух не остужал горячих тел, и смотрели на звезды, виднеющиеся за вздувающимися полупрозрачными шторами.
Тогда казалось, что это обжигающее счастье будет длиться вечно. Как будто это и есть сама жизнь.
Там он сказал ей, что уйдет из Ордена, оставит головокружительную карьеру, и ничто не помешает им быть вместе. Не будет осуждающих взглядов, не будет неотложных опасных дел, и тревожных расставаний тоже не будет.
Она тогда скакала на постели и от восторга повизгивала, хлопая в ладоши, а он, растянувшись во весь рост, закинув руки за голову, смеялся и, счастливо вздыхая, смотрел в будущее.
Но потом все изменилось.
Как это произошло? Когда?
Тогда, когда он отдал свой лайтсайбер, часть самого себя, на прощание погладив знакомую тяжелую рукоять?
Тогда, когда сменил аскетичную грубую одежду и плащ джедая на красивый, с шиком, костюм и белые сорочки? Когда состриг косичку падавана и причесал волнистые густые волосы, отливающие благородной платиной?
Мелани, увидев его в первый раз таким, всплеснула руками, и в ее глазах загорелся почти детский восторг. Она схватила его за руки, и они кружились, дурачась, а она разглядывала его — высокого, стройного, широкоплечего — и весенние звезды звенели в ее голосе.
— Эван, Мелани снова видели с Треем Гансом.
— Я знаю.
Трей остался в Ордене и занял его, Эвана, место. Слишком порывистый, простоватый, порой неуклюжий, Трей даже мечтать не мог о таком подарке судьбы, но Эван сам рекомендовал его. Они были друзьями — так отчего нет?
Но, кажется, вместе с должностью в Орден Трей влез еще и в сердце Мелани.
Когда?
Тогда, когда они вернулись из очередной заварушки, и на Эване не было ни царапины, а лоб Трея украшал неглубокий ожог?
Или позже, после, когда джедай появился на пороге их с Мелани дома, поздравить Эвана с тем, что, кажется, он обрел свое место и счастье в этой жизни?
Чем он привлек ее? Чем околдовал?
Уже тогда Эван почувствовал укол, первый звонок, тень тревоги. Прощаясь, его друг и его Мелани обменялись поцелуями, и этот взгляд…
Эван не умел так смотреть.
Трей — сумел.
Взгляд кометой упал в душу Мелани и прожег ее, опалил, поразив громом, и она отпрянула, испуганная…
А потом было стремительное падение.
Так рушатся сгоревшие обломки, так стремительно летят сгорающие звезды.
Мелани отдалилась.
Она по-прежнему музыкально смеялась и без умолку болтала, лежа в постели, но весна в ее взгляде проходила, и все чаще ее речь обрывалась на полуслове, и она замолкала, очаровательно заалев от какой-то мысли, своего, сокровенного воспоминания, закусывая нежные розовые губы.
И пропасть между ними все расширялась, и в ее черную бездну с грохотом валились воспоминания, надежды и мечты, как валуны, сорвавшиеся с гор.
А потом начало проскальзывать это имя — Трей, и звезды вновь зажигались в ее глазах. Эван ощущал, как поднимающаяся к горлу жгучая ревность душит его, и чернел лицом, а она не замечала этого, восхищенно рассказывая о том, что пережил и что сделал Трей Ганс, неуклюжий, грубоватый, но такой смелый и честный мальчишка…
Перебесившись, потушив пожар в своей груди, утихнув, Эван возвращался к Мелани, в сотый раз убеждая себя, что ей, наверное, просто не хватает романтики, и поэтому… поэтому…