Железная леди
Шрифт:
– Тратить пули на такого, как ты? Еще чего! – прорычал Тигр.
Слова эти послужили сигналом к действию: поняв, что полковник не намерен воспользоваться пистолетом, Квентин тотчас прыгнул на него. Их тени слились воедино: Тигр и Кобра, змея и мангуст, Моран и Стенхоуп. Реплика полковника знаменовала начало боя – это осознавала даже я, однако, запертая в кэбе, была не в силах предотвратить схватку или хоть как-то повлиять на ее исход. Ах как бы сейчас пригодился маленький револьвер примадонны! Ах если бы в эту минуту с нами были Нортоны!
Словно вспышка молнии, длинный кнут со свистом рассек затянутые тучами небеса и обрушился на Квентина. Я в ужасе отшатнулась от окна. Не дрогнув, Квентин двинулся прямо на соперника и шел, не сгибаясь под безжалостными
Яростно размахивая кнутом, Стенхоуп неумолимо приближался к полковнику. При виде его грозного, демонического облика Тигр отпрянул, бросился к мосту и принялся карабкаться на воротный столб – один из тех, к которым крепились стальные канаты, удерживающие исполинские башни. Даже лошадь затряслась от страха. Вскочив на каменный постамент, Тигр оказался прямо у подножия резного завитка высотой в человеческий рост. Кнут все свистел и свистел в воздухе, пока полковник наконец не добрался до следующего уровня.
– Вот как следует дрессировать кошку, – провозгласил Квентин и, лихо вскочив на нижнюю площадку, устремился вслед за мерзавцем.
Они поднимались все выше и выше по рукотворной скале, творению безумного архитектора. Возможно, в действительности столб был не таким уж высоким, но мне он представлялся величиной с Эверест. Кобра и Тигр, точно падшие ангелы, сражались друг с другом на фоне тусклого ночного неба. Каждый бился с неистовством зверя, преследуя лишь одну цель: во что бы то ни стало уничтожить противника.
Оцепенев от страха, я не замечала ничего, кроме смертельной схватки. Кнут, словно древний свиток, выписывал в воздухе извилистые узоры – Квентин использовал его лишь для того, чтобы запугать противника. Казалось, он гонит его прочь, в далекие земли Афганистана, чтобы раз и навсегда покончить с учиненной в Майванде бойней и воскресить тысячи воинов, погибших в том кровавом сражении. В эту минуту он напоминал жаждущего возмездия архангела Михаила, обрушившего на вероломного Люцифера свой праведный гнев. Я знала: один из них падет. Сердце мое снедала тревога, но, говоря откровенно, от развернувшейся на моих глазах сцены захватывало дух.
Квентин вдруг прыгнул в небольшое углубление на фасаде столба, взмахнул кнутом в последний раз и хлестнул измученную лошадь по крупу.
– Беги! – закричал он то ли мне, то ли лошади, – впрочем, это уже не имело значения, – и бросил кнут. Словно прорвавшись сквозь врата ада, несчастное животное тотчас сорвалось с места.
– Беги, дорогая Нелл!
Слова эти прозвучали с такой мукой, будто он произнес их на последнем издыхании. Повиснув на створке двери экипажа, подобно античному колесничему, я вновь подняла взгляд и увидела, как Тигр бросился в атаку. В эту минуту они сражались у самой вершины столба. Вцепившись друг в друга мертвой хваткой, оба вдруг потеряли равновесие и… рухнули в воду. Все произошло в считаные секунды; мне же казалось, что прошла целая вечность, прежде чем их гигантские силуэты, застыв на несколько мгновений посреди мрачного, освещенного луной неба, коснулись мерцающей водной глади.
Столь непохожие друг на друга и все же связанные взаимной ненавистью, они пали, пали в объятия холодной реки, прямо у меня на глазах. В тот страшный миг, словно по воле Божьей, в памяти моей вдруг вспыхнули любимые строки о падении Люцифера из «Потерянного рая» Мильтона:
Целый летний деньОн будто бы летел, с утра до полдняИ с полдня до заката, как звездаПадучая… [53]Еще живя в приходе отца, я запомнила эти строки, равно как и скорбный глас пророка Исаии: «Как упал ты с неба, денница, сын зари!» [54]
53
Пер. А. Штейнберга.
54
Ис. 14: 12–17.
Пали двое, но лишь по одному скорбело мое сердце. Я вдруг подумала, что по-латыни «Люцифер» означает «свет», несмотря на темные ассоциации, возникающие при упоминании сего страшного имени, и ощутила привкус горькой иронии, которая пронизывала эту драму. Ведь свет, исходящий от души одного, непременно должен угаснуть, чтобы победить тьму, закравшуюся в душу другого.
В последний раз мелькнув на горизонте, Тигр и Кобра коснулись черных вод Темзы и исчезли в пучинах реки.
Экипаж, запряженный никем не управляемой лошадью, с грохотом помчался по пустому мосту. Меня швырнуло обратно на сиденье. Не помню, чтобы я кричала: ситуация требовала куда более решительных мер. За окном мелькали мостовые пролеты, опоры, горделивые башни… Я уже ничего не слышала и почти ничего не видела.
В отель я вернулась лишь к двум часам ночи. Экипаж мой приметил добрый торговец фруктами, направлявшийся в Ковент-Гарден. Он-то и позаботился об измученной лошади и доставил меня к Нортонам.
В вестибюле меня встретил Годфри. Я хотела было поведать ему о том, что произошло, но речь моя оказалась настолько сбивчивой и бессвязной, что он тотчас отвел меня в номер и угостил бренди. По словам Годфри, Нортоны до того разволновались, что Ирен не вытерпела и отправилась на улицу в надежде выяснить у кучеров причину нашего длительного отсутствия. Я так и не спросила, в чьем обличье она решилась побеседовать с лондонскими извозчиками. Откровенно говоря, я уже и не помню, как она вернулась, но точно знаю, что кто-то заботливо уложил меня в постель, ведь там-то я и проснулась на следующий день.
Встретившись с друзьями утром, я наконец собралась с мыслями и рассказала им обо всем, что случилось прошлой ночью. Выслушав меня, Нортоны тотчас решили, что предпринимать какие-либо действия было бы совершенно бесполезно, ведь когда соперники рухнули в Темзу, их наверняка снесло сильным течением.
Впрочем, в тот день нам все же удалось выяснить, где именно произошла роковая схватка. Как оказалось, наш экипаж остановился у Хаммерсмитского моста. При свете дня его грозный внушительный облик неожиданно утратил свое величие. Казалось, он парит далеко-далеко, словно незримая луна. Мы объездили реку вдоль и поперек, но взорам нашим открылись лишь ее серые воды. Следующие несколько дней Ирен и Годфри неустанно искали пропавших, но усилия их ни к чему не привели. И даже Нью-Скотленд-Ярд [55] не обнаружил за это время новых утопленников. Словно мутный чай, в сознание мое по-прежнему просачиваются воспоминания о визите, который наша троица нанесла в дом Квентина на Гросвенор-сквер. Помню, в тот день Аллегра была одета в черное и более не выказывала желания посетить Париж. А я будто погрузилась в амнезию – извечную напасть тех, кто переболел воспалением головного мозга.
55
Официальное название Скотленд-Ярда с 1891 года.
Мы подготовились к возвращению в Париж. Ирен собрала вещи. Даже не знаю, что она сделала с одеждой Квентина.
Когда до отъезда оставались считаные минуты, Годфри вышел из спальни, некогда принадлежавший Квентину, и обратился ко мне:
– Я его покормил, но, честно говоря, не знаю, что же с ним теперь делать.
– Ты о чем?
– Я имею в виду мангуста.
– Понятно.
Признаться, я о нем совсем забыла.
– Мне… избавиться от него прямо здесь?
– Как именно ты намерен… от него избавиться?