Железная маска
Шрифт:
Эта версия, первоисточник всех споров по поводу Железной маски, поначалу была принята всеми. До серьезной проверки она неплохо соответствовала событиям, происходящим в царствование Людовика XIV.
Граф де Вермандуа действительно отправился в армию во Фландрию после недолгого пребывания при дворе, откуда был удален королем за то, что со многими дворянами предавался оргиям на итальянский лад.
«Король, – пишет м-ль де Монпансье в своих мемуарах, – был весьма недоволен его поведением и не хотел его видеть. Юный принц, доставиший много горя своей матери, хотя наставления ему давались самые наилучшие и все надеялись, что из него получится достойный человек», пробыл при дворе всего четыре дня и в начале ноября 1683 г. был уже в лагере при Куртре; вечером 12 ноября он скверно почувствовал себя, а 19 умер от злокачественной лихорадки. М-ль де Монпансье пишет, что де Вермандуа умер, «опившись водкой».
Против этой версии можно выдвинуть немало самых разных возражений.
Прежде всего, если бы за те четыре дня, что граф де Вермандуа пробыл при дворе, нравы которого даже за столь короткий срок было нетрудно постичь, он дал бы пощечину дофину, об этом чудовищном происшествии стало бы известно всем. Но об этом написано только в «Персидских записках». Пощечина представляется тем более неправдоподобной, если принять во внимание разницу в возрасте между обоими принцами. Дофин, отец герцога Бургундского, родился 1 ноября 1661 г. и ему было 22 года, то есть он был на шесть лет старше графа де Вермандуа. И совершенно опровергает эту версию извлечение из письма Барбезье Сен-Марсу от 13 августа 1691 г.:
«Ежели у вас будет нужда испросить у меня что-либо для узника, уже двадцать лет находящегося под вашей охраной, прошу вас прибегать к тем же предосторожностям, какими вы пользуетесь, когда пишете г-ну де Лувуа».
Граф де Вермандуа, умерший по официальным сообщениям в 1683 г., никак не мог к 1691 г. пробыть в заключении двадцать лет.
Спустя шесть лет после того, как к человеку в маске было привлечено внимание рассказчиков, Вольтер под псевдонимом Франшвиль выпустил «Век Людовика XIV». И тотчас же в этом давно ожидаемом произведении обнаружились несколько подробностей о таинственном узнике, возбуждавшем столько толков.
Вольтер наконец осмелился заговорить об этом узнике более ясно, чем все до него, и ввести в повествование «событие, на которое историки прежде не обращали внимания». Он называет дату, когда началось заточение: через несколько месяцев после смерти кардинала Мазарини (1661 г.); дает портрет неизвестного, который, по его словам, был «выше среднего роста, молод, с красивым и благородным лицом, смугл, интересовался единственно своим голосом, никогда не жаловался на свое положение и не делал намеков на то, кем он был». Вольтер не преминул описать маску, «в нижней части которой имелись стальные пружины, позволявшие узнику есть, не снимая ее». Наконец он назвал дату смерти этого человека, похороненного в 1704 г. ночью в приходе Сен-Поль».
Рассказ Вольтера воспроизводил основные обстоятельства «Персидских записок», за исключением эпизода, относящегося к заключению Джафара. На узнике, когда его везли на о-в Сент-Маргерит, а потом перевозили в Бастилию под охраной Сен-Марса, особо доверенного офицера, была надета маска и имелся приказ убить его, если он откроет лицо. Маркиз де Лувуа, приехавший на остров повидаться с узником, разговаривал с ним стоя, с уважением, граничащим с почтительностью. В 1690 г. узник был переведен в Бастилию, и там ему были созданы наилучшие условия, какие только были возможны в тюремном замке; ему ни в чем не отказывали, а любил он более всего тонкое белье и кружева, играл на гитаре; ему доставляли наилучшие яства, и комендант весьма редко садился в его присутствии.
Вольтер приводит многие подробности, которые он узнал от Бернавиля, преемника Сен-Марса на посту коменданта, и от старика врача, который лечил несчастного узника, но так ни разу и не видел его лица, «хотя неоднократно смотрел ему язык да и все тело». Он также сообщает, что г-н де Шамийар был «последним министром, знавшим эту тайну, и что его зять маршал де Ла Фейад на коленях умолял его сказать, кто же скрывался под железной маской, и что перед кончиной в 1721 г. Шамийар признался, что дал клятву никогда не раскрывать этот государственный секрет. К этим подробностям, удостоверенным герцогом де Ла Фейадом, Вольтер добавляет поразительное замечание: еще большее удивление вызывает обстоятельство, что в то время, когда неизвестный был доставлен на остров Сент-Маргерит, ни одна сколько-нибудь значительная персона в Европе не исчезла».
Дискуссия не утихала, и некоторые голландские ученые выдвинули предположение, в какой-то мере основывающееся (впрочем, как любое другое предположение) на исторических фактах. По этой новой версии узник в маске был молодым иностранным дворянином, камер-юнкером Анны Австрийской и предполагаемым отцом Людовика XIV. Это предположение имеет первоисточником книгу, напечатанную в Кельне у Пьера Марто под заглавием «Любовные утехи Анны Австрийской, супруги Людовика XIII, с С. D. R., подлинным отцом Людовика XIV, короля Франции, где можно найти подробности о том, что было предпринято ради появления на свет наследника престола, и о развязке этой комедии». Брошюра выдержала пять изданий. На титуле третьего издания вместо инициалов С. D. R. стоит имя кардинала Ришелье. Но это явное заблуждение издателя, что легко выяснить при чтении самого произведения. Кто-то считал, что эти три буквы означают comte de Riviere, кто-то – comte de Rochefort, потому что его мемуары, редактированные Сандра де Куртилем, открываются этими инициалами.
«Это сообщение, – пишет автор, оранжистский писатель на службе короля Вильгельма, – раскрывает великую тайну незаконного происхождения Людовика XIV. И хотя в нем много нового и неизвестного для нас, во Франции все это не является тайной. Известная всем холодность Людовика XIII, неожиданное рождение Людовика Богоданного, названного так, потому что он появился на свет после 23 лет бесплодного брака, не говоря уже о других примечательных обстоятельствах, столь ясно и убедительно доказывают его незаконность, что надо обладать крайним бесстыдством, чтобы утверждать, будто виновником его появления на свет был король, почитающийся его отцом. Знаменитые парижские баррикады и грозный мятеж, поднятый против Людовика XIV при его восшествии на престол, во главе которого встали самые высокие особы, сделали незаконность его рождения столь очевидной, что все о том только и говорили, а поскольку здравый смысл давал тому подтверждение, то вряд ли у кого возникали на сей счет сомнения».
Вот в нескольких строках эта довольно ловко сочиненная сказка.
«Кардинал Ришелье с гордостью следил за романом Гастона Орлеанского, брата короля, и своей племянницы Паризиатиды (г-жи де Комбале) и задумал выдать ее за него. Гастон, оскорбленный таким предложением, ответил кардиналу пощечиной, и тогда отец Жозеф подсказал Ришелье и его племяннице идею, как лишить Гастона короны, которую он мог бы получить по причине всем известного бессилия Людовика XIII, Они ввели в спальню к Анне Австрийской молодого человека С. Д., на тайную и безнадежную любовь которого королева уже обратила внимание. Анна Австрийская, по существу вдова при живом муже, почти не противилась, а на следующий день объявила кардиналу: «Ну что ж, вы сделали свое злое дело. А теперь позаботьтесь, господин прелат, о том, чтобы я обрела снисхождение и благоволение неба, которое вы мне сулили своими благочестивыми софизмами. Позаботьтесь о моей душе, ибо я надеюсь на вас». Наслаждение радостями любви продолжалось, и вскоре по королевству разошлась радостная весть о беременности королевы. Так посредством преосуществления явился на свет Людовик XIV, якобы сын Людовика XIII. Если эта история по нраву публике, – пишет памфлетист, – то не замедлит появиться продолжение, в котором повествуется о неизбежной катастрофе С. Д. и о том, сколь дорого обошлись ему наслаждения».
Несмотря на большой успех первой части, продолжения не последовало. Надо признать, что эта таинственная история, которая, впрочем, никого не убедила в незаконном происхождении Людовика XIV, стала тем не менее великолепным прологом к несчастной судьбе узника в маске и, несомненно, внесла свой вклад в рост интереса к нему. Мнение голландских ученых нашло не много сторонников и вскоре было заменено новым предположением.
Третьим историком, который заговорил об узнике, заточенном на островах Сант-Маргерит, был Лагранж-Шансель. В возрасте 89 лет он, подстрекаемый ненавидящим Вольтера Фрероном, направил из своего замка Антониа в Перигоре письмо в «Анне литтерер», в котором опровергал версию, изложенную в «Веке Людовика XIV», и приводил сведения, какие почерпнул, когда сам был в заключении в тех же местах, где за двадцать лет до него содержался прославленный узник.