Железная скорлупа
Шрифт:
– Барон, не смейте! – испугалась фрейлина.
Педивер кивнул Эжену, и приспешник с довольной улыбкой отвязал девушку, приникая губами к шее. Хелия сглотнула слезы, закрыла глаза.
– Давайте прямо здесь, барон, – предложил Эжен. – Пусть безродный видит.
Фрейлина тонко пискнула. Педивер покачал головой:
– Нет. Проводи леди в покои. Будь ласков, – добавил с глумливым смешком.
Хрыч хохотнул:
– Сперва вымой даму, а то потом пованивает.
Педивер подтолкнул фрейлину:
–
Девушка оглянулась на истерзанного рыцаря, всхлипнула:
– Отвяжите его.
– Сперва ваша часть уговора, – отрубил барон.
Эжен со смехом поволок фрейлину. Инконню смотрел вслед обреченной фигурке, в память врезалось бледное личико, искаженное рабской покорностью и затаенным страхом.
Подвал опустел. Хрыч погасил факелы, темноту разбавлял лишь багровый отсвет углей в жаровне.
Инконню висел в цепях, грязная тряпка во рту душила. Сознание раздирали картинки покорной Хелии и буйствующего Эжена. Рыцарь глухо выл, разбивая затылок о стену.
«Как же так? Она такая невинная, хрупкая! Нет! Проклятье, не-е-ет!!!»
Глава одиннадцатая
Инконню вынырнул из забытья: в глазах темно, слышны слабые крики, топот. Камень сочился холодом.
«Рассвет», – подумал вяло. Рыцарь был твердо уверен, что солнце встало.
Запястья мучительно ныли, ожоги напоминали о себе резкими всплесками боли, ребра стонали при каждом вздохе.
«Бедная Хелия!»
Мысль разрезала мозг раскаленным ножом, отчего он на миг ослеп и оглох.
«Почему мир так жесток? Ну, ничего, главное – ее отпустят, да-да, непременно отпустят, отпустят, конечно, отпустят, а время залечит раны».
Стукнула дверь, глухо затопали, затем в подвал ворвался грубый смех. Хрыч зажег факелы, и Инконню, сморгнув слезы, увидел фрейлину, которую вели барон и Эжен.
Красота ее лица исчезла, появилась смертельная бледность, под глазами залегли черные круги, глаза потухли. Казалось, что это восковая кукла, пустая оболочка, ужасная в сходстве с прежней Хелией.
Эжен сиял, улыбался, ладонью потирал промежность.
Инконню глухо зарыдал.
– Хрыч, освободи мальчика, видишь, он плачет, – хохотнул Педивер.
Инконню неотрывно смотрел на бледную Хелию, безуспешно пытаясь поймать ее взгляд.
«Твари! Что они сделали? Неужели Господь допустил?!»
Хрыч поддержал под локоть освобожденного рыцаря, Инконню едва не падал от слабости.
– Условие выполнено, – сказал барон довольно. – Я вас отпускаю. В конце концов колдуны не властны в моих владениях. Хрыч, срежь у него прядь волос.
Палач деловито исполнил поручение.
– Наверху получите обратно свое снаряжение, – сказал барон глумливо.
«Ничего, время лечит, – убеждал себя рыцарь. – Я найду время отомстить. Да! Помогу Сноудону и отомщу! Всем, даже баронессе. Что за забота – запрещать убивать, но равнодушно взирать на пытки?»
Затылок прошила злая боль, рыцарь вскрикнул от жестокого удара, упал. Раздался глумливый смех, а затем женский вопль, полный отчаяния. Хлесткая пощечина успокоила Хелию, а ребра рыцаря затрещали от пинков.
– Переверните его на спину, хочу посмотреть на лицо дурака! – задыхался барон от смеха.
– Барон, эта шутка – лучшая! – сказал Эжен льстиво.
Инконню страшно закричал, вцепился в сапог Эжена. Хрыч мигом оказался рядом, хребет рыцаря под его кулаком опасно хрустнул. Эжен пнул юношу в бок, смачно харкнул на красный затылок.
Палач насмешливо поглядел на окровавленный локон юноши, зажатый в кулаке, и под одобрительные смешки барона и Эжена швырнул его в жаровню, с деланым удовольствием втянул ноздрями запах паленого волоса.
Рыцаря снова приковали к стене. Он тупо созерцал мрачный подвал, оскаленные хари. В лицо плескали водой, Инконню с вялым удивлением отмечал ее неосязаемость, каленые пруты казались холодными, а страшные удары по телу слегка потряхивали.
– Хватит! – сказал барон огорченно. – Зовите Тарквина, пусть чучело хоть что-то чувствует, а то неинтересно.
Мучители с недовольным ворчанием отступили. Эжен взвалил Хелию на плечо, шутливо погрозил рыцарю пальцем. Педивер приблизился, шепнул на ухо:
– Отдыхай, дурачок. Завтра последний день веселья, – ладонью потрепал его по щеке и не спеша покинул подвал.
Через бездны времени пришел лекарь, обмыл прикованного к стене рыцаря, наладил необходимые повязки, сделал из куска серой ткани подобие тоги, затем поспешно собрал инструменты.
– Помогите, – прохрипел Инконню умоляюще.
Лекарь вздрогнул, шмыгнул к выходу.
– Уже помог, – буркнул он, пряча стыд.
Рыцарь забылся тяжелым сном.
Разбудили грубый шорох и лязг. Хрыч рьяно мешал в жаровне угли. Багровый свет бросал на лицо палача жуткий отблеск, на зубах будто блестела кровавая слюна.
– Очнулся, гхолубчик, – сказал он весело. – Вижу, лехарь постарался, позабавимся на славу. Жаль – последний день.
Инконню отвел взгляд: он чувствовал себя почти здоровым, раны мерно пульсировали, если не двигаться, то не болят.
– Какой ты чистый, нарядный, прям римлянин, – продолжал Хрыч. – Ха-ха, штуку придумал: намажем тряпки маслом и подожгхем! Тока пламя надо вовремя сбивать, чтоб не помер раньше срока! Ладно, ты побудь тут один. Наверху еще темень, барон не скоро изволит встать. – С этими словами он вышел.