Железное сердце
Шрифт:
Но как же хочется ошибиться! Ведь она многого не знает!
И Джайзер со всеми своими играми…
И смесь тоски, которую вызывает любая, даже случайная и мимолетная мысль о существе, о котором Люба ничего не знала. Ведь что на самом деле известно о Бостоне? Что он нагл, избалован, непредсказуем и ненадежен? Это все, наверное, так и есть, но ведь за фасадом кроется что-то еще. Конфликт, который явно развел старших и младших 'камуфляжных людей' по разные стороны баррикад, план Джайзера по симбиозу и мир, где никто не умирает, но который все равно полон потерь.
Букет цветов, подаренных старушке.
Слова 'это неправильно' в момент, когда их не ждешь.
— Ты слишком хрупкая, — сказал ей однажды Бостон и она не поняла тогда, что имелось в виду. Теперь все тайное всплыло на поверхность и одновременно появился вопрос — сможет ли она понять его сейчас?
И захочет ли?
Хотя этот вопрос как раз не имеет смысла, потому что существовала вторая причина того, что её не пришлось бы ни к чему принуждать. Такая цельная, реальная, такая категоричная и отлично нейтрализующая все остальные.
Она сама этого хотела.
— Где ты? — шепотом спросила Люба перед тем, как провалиться в темный и незнакомый сон.
***
— Эй…
Люба подскочила, как будто ее укусили за пятку, хотя Лазурь всего лишь провела рукой по одеялу.
— А, это ты.
Люба пробежалась пальцами по собственному лицу, потому что ночью ей снилось, будто оно закрыто тонкой жестяной маской и как бы она ни улыбалась, улыбка остается невидимой. И она знала, что выражение маски меняют не движением мышц, а чем-то другим, мысленным приказом, силой воли, но у нее все равно ничего не получалось.
Два лица. У нее как будто стало два лица и уже неизвестно, с каким из них она появилась на белый свет изначально.
— Вставай, — мягко сказала Лазурь.
Люба подняла на нее глаза.
— Как ты попала в комнату?
Та быстро пожала плечами. Странное платье, как будто из крошечных пушистых кусочков ваты, склеенных между собой, повторило движение плеча, белоснежные распущенные волосы заскользили следом.
— Я подумала, лучше я тебя разбужу, чем он.
— Ты похожа на Белоснежку, — неожиданно заявила Люба. — Я видела однажды похожую на детском утреннике, правда, ты гораздо красивее. Не пробовала никогда играть?
— Где? — ошарашено выдавила Лазурь, удивленно расширяя свои изумительно синие глаза.
— В детских спектаклях. Там всегда не хватает настоящих принцесс.
Голова у гостьи неожиданно опустилась, волосы скрыли лицо.
— Я никогда не была на детских утренниках.
И что-то было в этих словах настолько беззащитное и тоскливое, что Люба не стала расспрашивать дальше.
— Значит, ты прошла сквозь стену? — буднично поинтересовалась она, покосившись на запертую дверь и проводя рукой по голове, потому что не мешает проверить, не появилось ли у нее вместе с маской второго черепа. К счастью, нет.
— Ну да.
— Уже утро?
Лазурь скользнула к окну и остановилась. Платье тяжело заколыхалось, как плывущее по небу толстое облако. Утро еще и не думало наступать, за окном темнело ночное небо, смешанное с лучами цветного городского света.
— Он едет.
Кто едет, Любе стало понятно без слов. Она тут же поднялась, ища глазами одежду.
— Ты побудешь со мной?
Лазурь пожала плечами.
— Джайзер не позволит. Но я не потому пришла.
Люба уже натягивала джинсы.
— Хочу предупредить. Все знают, зачем едет Бостон, — Лазурь не отводила глаз от раскинувшегося над городом неба.
— И зачем же?
— Чтобы послать Джайзера, смотря тому прямо в глаза. На остальное ему плевать.
Люба грустно усмехнулась. Она и не думала, что он приедет за ней.
Правда не думала? Натянув футболку, она встала возле Лазури и посмотрела вперед. Город еще спал, серый, укутанный туманом.
— Зачем тогда из меня сотворили незнамо что?
Рядом, прямо за стеклом, вздохнул ветер. Они повернули друг к другу головы.
— Не в том дело. Бостон едет сделать то, чего хочет больше всего на свете — послать его. Но понимаешь, я давно знаю Джайзера… все мы его давно и хорошо знаем. Он никогда не ошибается, даже если все обстоятельства против, всё вопит и визжит, что грядет неминуемый и неизбежный провал. Бесполезно. Он все равно окажется прав.
Ее глаза стали пустыми, как серость за окном.
— Я его за это ненавижу.
Люба молча поправила футболку, стараясь разгладить складки, которые конечно без утюга не разгладишь. Но зато куда легче думать о состоянии своей одежды, или внешности, или о красоте платья Лазури, или о ее глазах, в общем, о чем угодно, только бы не о том, что ждет впереди, когда Бостон схлестнется с Джайзером.
— Пошли.
На этот раз встречу гостя запланировали в гостиной. Джайзер развалился на кресле по одну сторону овального бежевого ковра, а по другую стояло второе, пустое кресло и даже вопросов не возникало, для кого именно оно предназначалось.
Лазурь растворилась еще на входе, Люба оглядела гостиную и в расстановке мебели сразу нашла свое место на сцене — простой стул со спинкой у стены, поставленный так, чтобы видеть обоих участников. Она не помнила, висели ли здесь раньше картины, но сейчас стена была совершено пустой, серой и холодной. Отличный фон. А у другой, прямо за Джайзером, располагались длинные витрины, все полки которых были уставлены различными хрустальными фигурами, красиво переливающимися на свету.
Люба молча прошла на свое место, села и положила руки на коленки. Оставалось только ждать.
Больше всего в комуфляжниках ее пугала их неподвижность — когда те застывали на месте и на их телах жили только глаза, или шевелились одни только волосы, или из окаменевших губ вылетали вполне человеческие слова. У Джайзера даже сквозь прикрытые веки с шипением вырывались и вспыхивали белые искры, которые иногда перепрыгивали на окружающие предметы, затухая в ворсе ковра или тая в глубине хрусталя.