Железный бурьян
Шрифт:
— Про сегодняшний день. День всех святых.
— Что именно?
— Это святой день. Надо быть в церкви. В этот день мы вспоминаем мучеников, умерших за веру, и никто не знает их имен.
— А-а, ну да, — сказал Френсис. — Этих я помню.
— А что случилось с вашими зубами?
— Даниел!
— Зубами, — сказал Френсис. — Мы с ними расстались, почти со всеми. Осталось немного.
— Вы дедушка Фелан или дедушка Куинн?
— Фелан, — сказала Энни. —
— Френсис Алоиз, в самом деле. — Френсис усмехнулся. — Давно я этого не слышал.
— Вы бейсболист, — сказал Даниел. — Играли в высших лигах. Играли за «Вашингтонских сенаторов».
— Было дело. Теперь не играю.
— Билли говорит, вы научили его закручивать.
— Так он еще помнит, а?
— А меня научите?
— Ты питчер?
— Иногда. Умею бросать от костяшек.
— Летит неровно. Трудно попасть. Найди мячик — покажу, как его закручивать.
Даниел убежал в кухню, оттуда в кладовку, вернулся с мячом и перчаткой и отдал их Френсису. Перчатка была мала, но он засунул в нее пальцы, взял мяч в правую руку и рассмотрел швы. Потом взял его в щепоть — двумя с половиной пальцами.
— Что случилось с вашим пальцем? — спросил Даниел.
— С ним мы тоже расстались. Такая вышла авария.
— А без него трудней закручивать?
— Конечно, труднее, но не мне. Я теперь не бросаю. Понимаешь, питчером я никогда не был, но говорил со многими. Уолтер Джонсон был моим приятелем. Знаешь его? Большого Поезда?
Мальчик помотал головой.
— Неважно. Он показывал мне, как это делается, и я запомнил. Указательным и средним берешь за швы, вот так, а потом кистью — резко наружу, вот так, и, если ты правша — ты правша? — мальчик кивнул, — мячик закрутит в воздухе такую маленькую жигу и будет заворачивать бьющему прямо в пуп — это если он тоже, конечно, правша. Я понятно говорю? — Мальчик опять кивнул. — Фокус в том, что бросаешь не как уходящий, — он крутанул кистью по часовой стрелке, — а наоборот. Делаешь вот так — Он крутанул кистью в обратном направлении. Потом дал мальчику попробовать и так, и так и потрепал его по спине.
— Вот как это делается, — сказал он. — Научишься этому — бьющий подумает, что у тебя в мяче зверек и летит, как в аэроплане.
— Пойдем на двор, попробуем, — сказал Даниел. — Я найду другую перчатку.
— Перчатку? — сказал Френсис и повернулся к Энни. — У тебя часом не завалялась где-нибудь моя старая перчатка? Как думаешь?
— На чердаке целый сундук с твоими вещами. Может, она там.
— Там, — сказал Даниел. — Я знаю. Я видел. Я сбегаю.
— Не сбегаешь, — сказала Энни. — Это не твой сундук.
—
— Ты все сохранила, — сказал Френсис.
— Нечего тебе делать в этом сундуке, — сказала Энни мальчику.
— Мы с Билли один раз смотрели карточки и вырезки из газет, — сказал Даниел. — Билли не меньше меня смотрел. А он там на многих. — Мальчик показал на Френсиса.
— Хочешь посмотреть, что там есть? — спросила Энни у Френсиса.
— Можно. Может, шнурок себе там найду.
Энни повела его по лестнице; Даниел убежал вперед. Они услышали его голос: «Билли, вставай, дедушка пришел», — и когда поднялись на второй этаж, Билли, в халате и белых носках, взъерошенный и сонный, уже стоял в дверях своей комнаты.
— Здорово, Билли. Как дела? — сказал Френсис.
— Здорово. Пришел все-таки?
— Ага.
— Я пари готов был держать, что не придешь.
— Проиграл бы. И принес индейку, как обещал.
— Индейку, а?
— У нас обед с индейкой, — сказала Энни.
— Мне сегодня в город надо, — сказал Билли. — С Мартином договорились встретиться.
— Позвони ему, — сказала Энни. — Он поймет.
— Мне звонили рыжий Том Фицсиммонс и Мартин — оба говорят, что на Бродвее все спокойно, — сказал Билли Френсису. — Я говорил тебе: у меня были неприятности с Макколами.
— Помню.
— Я не захотел сделать все, как они хотели, и они решили меня прижать. Играть не мог, зайти выпить никуда не мог на Бродвее.
— Я читал статью Мартина, — сказал Френсис. — Он назвал тебя кудесником.
— Мартин тебе набрешет. Я ничего такого хитрого не сделал. Только сказал про Ньюарк — и там прихватили кое-кого из похитителей.
— Что-то ты все-таки сделал. Про Ньюарк сказал — уже кое-что. Кому ты про него сказал?
— Бинди. Но я не знал, что эти люди — в Ньюарке, а то бы ничего не сказал. Стучать я ни на кого не стану.
— Зачем же про Ньюарк сказал?
— Не знаю.
— Вот, значит, почему ты кудесник.
— Да это Мартина трепотня. Но кое-кого он переубедил; политики от меня нос уже не воротят, так он сказал по телефону. То есть я вроде уже не вонючка.
Френсис принюхался к себе и решил, что надо как можно скорее помыться. К бродяжьему смраду его костюма добавилась вонь тележки Росскама, и в этом доме запах оказался нестерпимым. Грязные мясники на рынке не удерживаются.
— Разве можно уходить, Билли? — сказала Энни. — Отец пришел и будет обедать с нами. Сейчас идем на чердак смотреть его вещи.