Железный крест
Шрифт:
Клос, который, казалось бы, уже достаточно насмотрелся и многому научился, содрогнулся при одной мысли об этом. Все они: Штукгарт, Липке, Келлер, попав в руки «кровавого Макса», признавались теперь во всем, выдавали своих «сообщников», нимало не думая о том, что те уже завтра или послезавтра станут предметом обработки специалистов типа Лехсе. Только Грубер избежал этой участи – погиб за день до ареста от пули патриота одной из подпольных организаций. Удивительно, что даже эта случайная в общей цепи событий смерть сыграла свою роль. Именно Дибелиус узнал, что якобы участники широко разветвленного заговора против фюрера решили убрать Грубера, дабы воспрепятствовать его аресту. Повсюду велись поиски участников покушения, чтобы подтвердить эту догадку, но, к счастью, среди случайно задержанных не оказалось тех, кого можно было бы обвинить в убийстве. Работали лихорадочно. И теперь только один Клос допрашивал Вонсовского, правда в присутствии стенографа, но, несмотря на это, граф отлично понимал его. Лехсе же занимался теми, о ком упоминал в своих показаниях Вонсовский.
Когда на допросе Вонсовского всплыло имя генерала Верлингера, Клос испугался, что хватил через край. Паренек-стенограф, который до этого с точностью автомата записывал все, не проявляя никакого интереса, сейчас был заметно взволнован. Сломал поочередно три остро очиненных карандаша и попросил минутного перерыва, чтобы снова подготовиться к работе. Кто же не слышал о генерале Верлингере, о котором гитлеровские газеты писали, что он герой кампании на Балканах, которому сам фюрер прикалывал «Дубовые листья» к кресту с бриллиантами! Клоса одолевали сомнения: что, если в верхах поймут всю несостоятельность подобного – чтобы старый прусский генерал, получавший от фюрера только награды, мог участвовать в заговоре! Когда, докладывая Дибелиусу, Клос попытался дезавуировать показание Вонсовского, тем самым ставя под удар весь свой план, его охватило на миг отчаяние. Однако решительное: «Об этом не должна болеть ваша голова», произнесенное штандартенфюрером, вернуло его к жизни.
– Чем ближе к фюреру, тем больше врагов, – сказал назидательно Дибелиус.
Четырьмя днями позже все немецкие газеты, а также продажный «Новый варшавский курьер» опубликовали на первых страницах обведенную черной рамкой фотографию тощего старика с моноклем в глазу. Генерал Верлингер – как это с глубоким прискорбием сообщалось в специальном коммюнике отдела контрразведки – был убит русскими бандитами где-то под Смоленском. Гитлеровская машина работала на полных оборотах.
Клос закрыл папку с протоколами допроса и посмотрел на часы. Лехсе запаздывал. Что могло его задержать? Клосу было необходимо, чтобы на сегодняшнем допросе Вонсовского обязательно присутствовал гауптштурмфюрер Лехсе. Клосу стало известно, какую роль сыграл его шеф в ликвидации греческого движения Сопротивления, и обер-лейтенант решил использовать в своих целях несколько документов, найденных под стальным диском американского вращающегося стула в кабинете Вонсовского.
Дверь открылась, и появился Лехсе. Через минуту эсэсовец ввел Вонсовского. Другой здоровенный эсэсовец внес кофейник и чашки. Клос указал Вонсовскому на постоянное его место – глубокое кресло в углу комнаты, – слушая одновременно Лехсе.
– Я только что от Дибелиуса, получил приказ сегодня же перевести Вонсовского в камеру предварительного заключения абвера.
– Да? – удивился Клос. – Мне ничего об этом не известно.
– Видимо, это согласовано с Рейнером, – пробормотал Лехсе. Он тоже был поражен решением своего шефа, ибо не привык к тому, чтобы Дибелиус добровольно выпускал жертву из своих рук. – Теперь только ты будешь опекать Вонсовского, – с особой интонацией подчеркнул Лехсе.
В дверь постучал стенограф, через минуту он уже сидел за своим столом, ожидая приказа приступить к работе.
– Первый раз встречаюсь с такой заботой о моей персоне, – сказал Клос, мрачнея. Он не притворялся. Ему и в самом деле не нравилось это распоряжение. «Неужели о чем-то догадываются? – подумал Клос. – Ну что ж, все, что ни делается, к лучшему. Тогда нужно поторопиться». – Но какое это имеет значение? – произнес он громко. – Как твои дела? – обратился он к Лехсе.
– Липке оказался твердым орешком. Когда пришел в себя, то отказался от своих прежних показаний. Но будь спокоен…
– Я вполне спокоен. – Клос посмотрел на Вонсовского. Граф сидел в кресле, держал в зубах погасшую сигару и смотрел на клочок серого зимнего неба за окном. «Неужели задумал сбежать? – испугался Клос. – Забыл, что находимся на четвертом этаже?»
Но Вонсовский, как будто бы чувствуя беспокойство Клоса, отвел взгляд от окна, налил в чашку немного кофе, посмаковал.
– В прошлый раз кофе был крепче, – промолвил Вонсовский, еще раз удивив Клоса своим спокойствием.
– Ты говорил мне по телефону, что хочешь что-то выяснить, – отозвался Лехсе. – В таком случае к твоим услугам. А то я чертовски устал.
– Понимаю, – ответил Клос. Взглядом подал знак стенографу и обратился к Вонсовскому: – Меня заинтересовало одно несоответствие, граф.
– В моих показаниях? – удивился Вонсовский. – Этого не может быть, – что-то вроде многозначительной улыбки появилось на его лице, – я тщательно их продумал.
– Несоответствие обнаружено между вашими показаниями, – Клос опустил взгляд на бумаги, – и протоколом обыска, произведенным в особняке в Вонсове в день вашего ареста. Так, штандартенфюрер Макс Дибелиус и присутствующий здесь гауптштурмфюрер Адольф Лехсе утверждают в протоколе, что в тайнике вашей ванной комнаты нашли доллары, а также кассеты микрофильма.
– Я подтвердил это.
– Знаю, – ответил Клос. – Речь идет о той сумме, которая там была. Вы сознались, что там было десять тысяч долларов и микрофильм.
– Да, – подтвердил граф, – две пачки по пять тысяч долларов каждая. В стодолларовых банкнотах.
– Неправда! – вмешался Лехсе. – В обеих пачках было только пять тысяч. Очевидно, вы ошиблись, господин Вонсовский.
– Я не мог ошибиться. Обе пачки привез в день ареста человек, к которому я питаю полное доверие. Он уже не впервые выполняет подобные поручения. Для соблюдения формальности я пересчитал одну из пачек. В ней было пятьдесят стодолларовых банкнот.