Железный крест

Лэкберг Камилла

Мартин, который все же сделал пару попыток вышибить дверь, сидел и молча потирал ушибленное плечо. Наверняка будет огромный синяк.

— Несомненно, он уже далеко, — безнадежно протянула Паула.

— Да… Похоже на то.

— Черт подери… Что у него здесь хранится? — На полках вдоль стен она смутно различала контуры каких-то бесчисленных предметов.

— Наверняка вещи Эрика. Он же коллекционер.

— Но ведь эти нацистские реликвии стоят, должно быть, целое состояние.

— Еще бы! Когда начинаешь собирать с юности, под

конец скапливается черт-те что.

— А как ты думаешь, почему он это сделал? Какой у него был мотив?

Паула задала этот вопрос не просто так. Мысли ее были заняты версией, которую теперь она не могла расценить иначе, как истинную. А если быть честной, Паула поняла, что ее версия верна, уже в тот момент, когда начала уточнять алиби. Именно тогда ей пришла в голову мысль проверить, не упоминается ли имя Акселя в списках пассажиров каких-то других июньских авиарейсов. Поначалу они проверили только те рейсы, которые он указал сам, — да, все верно, он числился среди пассажиров. Но может быть, он летал куда-то еще?

Ответ ее ошарашил. Аксель Франкель шестнадцатого июня прилетел в Гётеборг и в тот же день вернулся в Париж.

— Не знаю. До сих пор не могу понять. У братьев были хорошие отношения. Зачем Акселю понадобилось убивать Эрика? Что вывело его из себя?

— Наверное, убийство как-то связано с неожиданным возобновлением контактов между Эриком, Бриттой и Францем. Не может же это быть простым совпадением! И конечно, с убийством норвежца.

— Да, до этого я тоже додумался. Но почему? Через шестьдесят лет… Этого я понять не могу.

— Спросим его самого. Если мы вообще когда-нибудь отсюда выберемся и если его найдем. Он уже наверняка летит в какую-нибудь далекую страну.

— Как мы его найдем? Хорошо, если нас найдут — и не через пару лет в виде скелетов, — пошутил Мартин, однако Паула шутку не оценила.

— Если повезет, кто-нибудь из окрестных мальчишек вломится в дом, — почти мечтательно произнесла она.

— Погоди-ка… что ты сказала? — Он ткнул ее локтем в бок так, что она ойкнула.

— Что бы я ни сказала, это не повод отбить мне почку!

— Вспомни, что Пер говорил на допросе!

— Меня там не было, это ваши с Йостой достижения. А что?

— Он сказал, что пролез в дом через окно в подвале!

— Здесь нет никаких окон, иначе не было бы темно, как у…

Мартин встал и начал ощупывать наружную стену.

— Должно быть. Он так сказал. Должно быть окно. Окно должно быть… Может быть, заставлено чем-нибудь. Ты правильно сказала — все это барахло стоит целое состояние, и, скорее всего, Эрик после взлома позаботился, чтобы такое не повторилось.

Паула встала и тоже принялась ощупывать стену. Сначала она услышала «ай!» — должно быть, он наткнулся на что-то, — но сразу за «ай» последовало «есть!». Мартин сорвал кусок плотной ткани, которым было завешено окно, и в подвал хлынул свет.

— Что бы тебе догадаться часа два назад? — проворчала Паула.

— И это вместо благодарности! — Мартин торжествовал.

Он отодвинул массивный шпингалет и толкнул створку — она открылась наружу. Потом притащил стул и поставил у окна.

— Дамы проходят первыми!

— Вы так любезны! — Паула встала на стул и, извиваясь, пролезла в окно.

Мартин последовал ее примеру, и через пару минут они стояли во дворе, щурясь от света, показавшегося необыкновенно ярким после четырехчасового заточения.

Потом они помчались к входной двери, но теперь она была заперта, и ключ на притолоке исчез. Мартин повернулся, чтобы бежать к соседям за помощью, но в эту секунду услышал за спиной грохот разбитого стекла.

— Булыжник — орудие пролетариата, — с довольной миной сказала Паула. — Выходящий из окна да зайдет в окно! — произнесла она с библейской значительностью, нашла палку и начала очищать раму от осколков. — Ну? — Она посмотрела на Мартина. — Или ты хочешь дать Акселю уйти окончательно?

Мартин сомневался не более двух секунд. Потом подсадил Паулу и залез сам. Они должны взять убийцу Эрика Франкеля. У Акселя и так очень большое преимущество во времени, а у них по-прежнему много вопросов, на которые они должны получить ответы.

Дальше Ландветтера он не уехал — сидел в зале ожидания и смотрел, как взлетают и садятся самолеты. Возбуждение постепенно угасло — от того азарта, с каким он запер в погребе незадачливых полицейских и прыгнул, буквально прыгнул, как в молодости, в машину и погнал в аэропорт, — от этого азарта не осталось и следа. Только пустота.

Он мог бы улететь любым из этих рейсов. В деньгах недостатка нет, контакты по всему миру. Он мог бы исчезнуть куда угодно и как угодно. Столько лет будучи охотником, он прекрасно знал, к каким приемам прибегает дичь, чтобы скрыться.

Но он не хотел. Поэтому и сидел здесь, на ничейной земле, и безразлично наблюдал за круто взмывающими в воздух лайнерами. Он не хотел бежать. Ждал, когда его настигнет судьба. И к его удивлению, это его не волновало. Теперь дичью был он и знал, что в момент, когда стучат в дверь и называют почти забытым именем, жертва испытывает странную смесь страха и облегчения.

Но он заплатил слишком высокую цену. Он погубил Эрика.

Если бы только дочь Эльси не явилась с орденом… Железный крест символизировал все, что они годами пытались забыть, уговаривали себя, что с этим можно жить. Но нет — Эрик решил, что это не случайность. Это символическое напоминание — пора! Конечно, он и раньше не раз заводил разговоры — надо облегчить свою совесть, надо признать свою ответственность — не перед законом, конечно. Привлечь их к суду за давностью лет никто уже не мог. Нет, не перед законом, а перед собственной совестью — они должны признать то, что сделали. От суда совести уйти нельзя, и суд этот должен состояться еще при их жизни.