Железный крест
Шрифт:
Аксель потер переносицу. Паула и Мартин напряженно ждали ответа.
— Это сложная история… Ее корни в далеком прошлом.
— Время у нас есть, — сказала Паула, давая понять, что они ждут продолжения.
— Мы друзья детства. Знакомы, можно сказать, с пеленок. Но… как бы вам сказать… дороги разошлись. Мы выбрали один путь, Франц — другой.
— Он правоэкстремист? — спросил Мартин, и опять их взгляды встретились. — Я имею в виду, Франц?
Аксель кивнул.
— Не знаю точно, в какой степени, но Франц всю жизнь вращался в этих кругах. Собственно, он и основал это движение — «Друзья Швеции». Конечно, он много вынес из семьи, этого следовало ожидать, но в то время он таких симпатий не выказывал. Во всяком случае, открыто… Люди меняются.
— И почему это общество… или организация… или движение, называйте, как хотите, — почему они считали, что Эрик им чем-то опасен? У меня сложилось впечатление, что он никакой политической активности не проявлял. Занимался историей Второй мировой, научный интерес, не более.
— Это не так легко расставить по полкам. — Аксель вздохнул. — Нельзя изучать нацизм и оставаться совершенно вне политики. Многие сегодняшние нацисты уверены, что концлагерей никогда не было и что каждая попытка доказать обратное — вражеская акция, направленная против них… Я же сказал вам — сложная история.
— А вы сами? — Паула пристально уставилась на старика. — Вы тоже этим занимались? Вам тоже угрожали?
— Конечно… Причем занимался куда интенсивнее, чем Эрик. Я работал с центром Симона Визенталя.
— Центр Симона Визенталя? — полувопросительно произнес Мартин.
— То есть вы принимаете участие в выслеживании бывших нацистов и помогаете предать их суду? — Паула, оказывается, была лучше информирована.
— Среди всего прочего — да. Центр сохраняет все документы. Вы можете поговорить с ними и получить доступ к любым материалам. — Аксель протянул Пауле визитную карточку, которую та сунула в нагрудный карман.
— А «Друзья Швеции»? Вы что-нибудь от них получали?
— Нет… не знаю… Нет, насколько мне помнится — нет. Но проверьте на всякий случай в центре. У них сотни миллионов единиц хранения.
— Франц Рингхольм, как он вписывается в картину? Вы сказали, что дружили с детства?
— Он скорее дружил с Эриком. Я на несколько лет старше, так что и друзья у меня были постарше.
— Но Эрик был с ним близок? — Карие глаза Паулы буквально сверлили старика.
— Да, хотя много лет после этого они не встречались. — Акселю тема разговора была очевидно неприятна. — Подумайте сами — прошло шестьдесят лет! Даже если ты еще не впал в слабоумие, воспоминания становятся все более расплывчатыми. — Он слегка улыбнулся и постучал указательным пальцем по лбу.
— Все-таки не шестьдесят… Письма Франца написаны совсем недавно.
— Не знаю, не знаю… В конце концов, у меня своя жизнь, у брата — своя. Я же не мог досконально знать, с кем он переписывается и о чем. Не забудьте, что мы поселились в Фьельбаке постоянно всего три года назад. Впрочем, как сказать — постоянно… не совсем. У Эрика есть… была квартира в Гётеборге, а я езжу по всему миру. Но этот дом — он как порт приписки. Если меня спрашивают, где я живу, я отвечаю: в Фьельбаке. Но на лето я поселяюсь в квартире в Париже. Не выношу всей этой связанной с туристами суеты. А все остальное время… Можно сказать, мы живем очень спокойной жизнью, мой брат и я… простите, жили. — Голос его дрогнул. — К нам никто, кроме уборщицы, не приходит.
Паула и Мартин переглянулись. Он еле заметно кивнул и вырулил на скоростное шоссе. Спрашивать, собственно, больше было не о чем. Всю оставшуюся дорогу они старались говорить о чем-то не важном — у Акселя был такой вид, что он вот-вот потеряет сознание.
— Вы… вы уверены, что у вас не будет психологических трудностей, если вы вернетесь к себе?
Аксель вышел из машины и постоял немного, глядя на большой белый дом.
Потом покачал головой.
— Нет. Это мой дом. Мой и Эрика.
Он пожал им руки и направился к крыльцу, катя за собой чемоданчик. Паула долго смотрела ему в спину.
Ей показалось, что от него исходят флюиды одиночества.
— Ну что, получил вчера на орехи? — Карин, посмеиваясь, толкала коляску с Людде так быстро, что Патрик начал задыхаться.
— Да… можно и так сказать. — Он вспомнил вчерашний день.
Эрика встретила его мрачнее тучи. Он, конечно, мог ее понять. Весь смысл его отпуска заключался именно в том, чтобы дать ей возможность поработать. Но все равно, считал Патрик, она явно перегнула палку. Он же не развлекаться пошел, а сделать необходимые для дома дела. И откуда ему было знать, что именно вчера Майя неожиданно проснется? Днем она всегда спит без задних ног после прогулки. И уж во всяком случае Эрика могла бы и не дуться до вечера. Но к счастью, Эрика была не злопамятна — утром она, как всегда, чмокнула его в нос. Что было — то прошло. Но рассказать ей, что он нашел компанию для прогулок, Патрик не посмел. Потом расскажет. Не то чтобы Эрика стала ревновать его к бывшей жене, но… потом, когда расклад будет получше. Тогда и расскажу, решил он.
— А Эрика не возражает, что мы встречаемся? — Карин словно угадала его мысли. — Мы, конечно, давным-давно расстались, но положение все-таки слегка щекотливое.
— С чего бы ей возражать? — Патрику не хотелось признаваться в своей трусости. — Все спокойно. У Эрики с этим проблем нет.
— Вот и славно. Потому что, знаешь… конечно, в компании гулять приятней, но если это вызовет какую-то реакцию…
— А как Лейф? — Патрик решил сменить тему.
Он наклонился к Майе и поправил съехавшую шапочку. Малышка не обратила на него ни малейшего внимания — она была поглощена беседой с Людде на одним им понятном языке.
— Лейф… — Карин хмыкнула. — Можно сказать, чудо, что Людде вообще узнаёт Лейфа. Он же все время на гастролях.
Патрик сочувственно кивнул: новый муж Карин пел в каком-то ансамбле.
— Надеюсь, у вас никаких проблем не возникает?
— Мы слишком редко видимся, чтобы возникли проблемы. — Карин опять засмеялась, но, как показалось Патрику, несколько принужденно.
Скорее всего, она что-то скрывает, но он не чувствовал себя вправе расспрашивать. Довольно странно — обсуждать семейные проблемы с бывшей женой. Он мучительно придумывал, что сказать, но его спас звонок мобильника.
— Патрик Хедстрём.
— Привет, это Педерсен. Готовы результаты вскрытия. Я послал протокол факсом, но ты, наверное, хочешь услышать подробности…
— Да. Конечно… Разумеется… — (Карин умерила шаг, чтобы дать ему поговорить не на бегу.) — Только знаешь, я сейчас в родительском отпуске…
— Здорово! Поздравляю, тебя ждет много радости. Я в общей сложности провел с детьми полгода. Это было лучшее время в моей жизни.
У Патрика отвалилась челюсть. Этого он никак не ожидал. Педерсен — холодноватый, собранный, невозмутимый судебный медик… лучшие месяцы в жизни! Он представил себе Педерсена в голубом халате, сидящего в песочнице и с присущей ему аккуратностью и безупречной точностью пекущего песочные пирожки. Патрик засмеялся.