Железный поход. Том четвёртый. Волчье эхо
Шрифт:
…Усмехнулся имам и тому, что дервиш назвал даже количество ран на его теле… В бою с русскими еще молодой Шамиль и его учитель Кази-Магомед67 были заперты в Гимринском ущелье, в боевой башне.68
…Только ошибся «немного» в подсчете ран бродящий пустынник… Не девять, а девятнадцать ран получил тогда Шамиль из Гимры, но все же сумел уйти от смерти и бежал в горы.
Благодаря слепого дервиша за рассказ, имам с горечью подумал и о том, что в его земной власти есть право лишить человека зрения, но не наоборот…
Уже ставя ногу на стремя, он оглянулся, услышав истошно-всторженный вопль слепца:
– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Нет никакого
– Встреча наша да будет к счастью, - ответил имам.
– Да продлится твоя жизнь, смиренный… а дорога будет прямой.
– Хвала Аллаху, Господу миров, что свел меня, ничтожного, с тобою, о Великий! Айдар много прошел… Где только не был… Знай, господин, что кланяются тебе люди из верхних и нижних аулов, и Кабарды, и Карачая… Чегемское ущелье и Баксанское! Знай, великочтимый Шамиль, для тебя народ все отдаст: и реки, и пастбища, и скот, и лошадей, и жизни! Ничего не жаль для тебя - Защитник. Честь и хвала тебе! Честь и хвала!
…Грохот движения туменов69 Шамиля растоптал голос потрясенного дервиша, но не заглушил смысла сказанного. «Мы как гвозди вколочены в родные скалы… И никто не имеет права вытаскивать нас из наших гнезд». «Бейся, Шамиль, с неверными! Сбереги наши горы и очаги… И пусть звон гнева твоих сабель усладит могильный сон павших героев!»
Решительность этих призывов радовала и окрыляла измученного бесконечной войной имама, но сердце умиротворить не могла. Оно болело о своем народе, как может болеть только сердце горца-отца о своих детях. Ввергнутый в кровавую пучину войны, разделив с людьми горе утрат, Шамиль уже давно не выделял ни свой тухум, ни свое племя, ни свой язык из общего многоголосья Кавказа70: даргинцы, андийцы, лакцы, лезгины, ногайцы, табасаранцы, аварцы, кумыки, чечены и ингуши, черкесы и кабардинцы - отныне все были его детьми: руби любой палец на руке, любой будет больно и жалко!
Шамиль с детства усвоил: аварское слово «миллат» имеет два значения - род и забота. «Кто не заботится о семье, тот не может заботиться и обо всем народе», - учил его отец.
* * *
О Кавказе говорят: «Страна гор и гора языков». К Дагестану это относится в первую очередь. Жестокие враги, приходившие с огнем и мечом покорить Дагестан, называли его «Тысячеглавый дракон». Соседи-горцы, приезжающие обнять старых друзей и поклониться могилам усопших, называют его «Многоветвистым деревом». И то справедливо: нет на земле другого такого удивительного места, где было бы так мало народу и так много народностей и племен. Каждый дагестанец знает старинную легенду о том, как Создатель одарил его племя языком.
А было это так:
«…Ехал однажды по земле посланник Аллаха на муле и раздавал из огромного хурджина всем народам их языки. Долог был его путь, как сама дорога… Побывал он у тех и других. Китайцам он дал китайский язык, индусам индийский. Побывал у арабов и подарил им арабский язык. Греков одарил греческим, французов и немцев своими языками, русских - русским и так далее…
Разные были языки: один певучий, другой твердый, третий красочный, четвертый нежный, пятый сухой…
Народы радовались такому дару и тотчас начинали говорить по-человечески, каждый на своем языке. Благодаря своим языкам люди лучше узнавали друг друга, а народ лучше понимал другой, соседний народ.
…И вот доехал на своем муле тот Божий посланник до гор и долин Дагестана. Только что он вручил языки грузинам и осетинам… и надо же было случиться такому!
– в горах Дагестана в тот день бушевала снежная буря. Колючий снег крутился в ущельях и поднимался до неба, ветер ревел, как раненый зверь, и ничего не было видно - ни дорог, ни жилья. Слышно только, как во мраке завывает ураган, временами обрушиваются скалы да неистово гремят четыре горных реки…
– Нет, - заключил раздаватель языков, у которого уже начали леденеть усы, - не буду я ломать руки и ноги, карабкаться по этим скалам, да еще в такую метель.
Взял он свой хурджин, в котором на дне лежали еще пригоршни две-три нерозданных языков, да и высыпал все языки на дагестанские горы.
– Берите кто хочет, - сказал он и скрылся во мгле.
Высыпанные языки подхватила буря, начала носить и метать по ущельям, скалам и пропастям. Но тут выбежали из своих домов все дагестанцы. Торопясь и отталкивая друг друга, побежали они навстречу благодатному золотому дождю, которого ждали тысячи лет. Начали хватать, собирать драгоценные зерна, кому какое досталось. Каждый тогда раздобыл себе свой родной язык. Разошлись горцы со своей добычей в сакли дожидаться, пока не кончится ураган.
…Утром встают: в синем небе играет солнце, снега на земле как не бывало. Глядят - гора! Теперь это уже “гора”. Смотрят - море! Теперь это уже “море”. Его можно назвать по имени. Все, что ни попадется на глаза, все теперь можно назвать. Радость какая! Вот - хлеб, вот - мать и отец, вот - сакля, вот - очаг, вот - сын и дочь, вот - соседи, вот - конь, кинжал…
Высыпали все люди на улицу, крикнули хором: “Гора!” Слышат - получилось у всех по-разному. Крикнули хором: “Море!” Вновь получилось по-разному. Так и пошли с тех пор аварцы, лезгины, даргинцы, кумыки, таты, лакцы… А все это с тех давних пор называется Дагестан. Отделились люди от овец, от волков, от медведей, от кузнечиков… Горец уверен, что коню немножко не хватило, чтобы он сделался человеком»71.
– Но зачем так… поступил посланник Аллаха?
– наперебой теребили вопросами Шамиля его малые сыновья.
– Почему испугался он тогда снежной бури и наших гор? Отчего бросил нам языки из хурджина не глядя? Что он наделал?
– Разве соседи наши: лакцы, цумадзинцы, аварцы, черкеи и чохцы - не братья нам по духу и вере?
– Разве не одно у нас сердце, обычаи, нравы?! Зачем разделил, разъединил нас языками Божий слуга?
– Всевышний ведет нас прямой дорогой… - словами из Корана отвечал Шамиль.
– Аллах не совершает ошибок, как и его слуги. Значит, таков был высший замысел. И помните, плохих языков не бывает. На то людям и даны разные языки, чтобы в конечном счете они объединили всех нас. Моему деду говорил его дед, что когда на нас налетели орды хромого Тимура и в ущельях зазвенела сталь, а реки стали красными от крови, народы Дагестана с полуслова стали понимать друг друга. А потом были арабы и нашествие персов… Все они хотели вырезать наши языки и пришить свой. Но оттого, что жестокие враги трясли нашу руку, пальцы Дагестана не оторвались, не выпустили шашку и кинжал. То, что не успевал сделать язык горца, помогал ему сделать огонь. Как тысячу лет назад, так и теперь, когда враг переходит границу нашей земли, на самой высокой горе люди разводят огонь высотой с крепостную каланчу. Завидев его, все аулы как один разжигают свои костры. Это и есть наш стремительный клич, который из века в век заставляет наших воинов садиться на боевых коней. Вы сами это видели, и не раз, - обнимая сыновей и прижимая их к своей широкой груди, продолжал отец.
– Из каждой сакли выезжали всадники, из каждого аула выезжал уже готовый отряд. Конные и пешие выходили на зов огня. Покуда пылали костры на горах, старики, женщины и дети, оставшиеся в аулах, знали, что враг все еще находится в наших пределах. Когда костры затухали - люди знали: опасность миновала. Только на моем веку сколько уже было этих сигналов на вершинах гор… Сколько еще будет… Эти огни для нас как боевые знамена, как приказы, как воля Аллаха. А потому запомните, сыновья, две старые истины…
Шамиль опустил голову и долго просидел так, не то подбирая нужные слова, не то прислушиваясь к голосу своего сердца; потом огладил бороду и, приложив руку к груди, убежденно и четко сказал:
– Наш народ говорит: «Самое надежное место для кинжала - ножны, для огня - очаг, для мужчины - дом. Но если огонь вырвется из очага и запылает на вершине горы, то кинжал, покоящийся в ножнах, - не кинжал, а мужчина, сидящий с женой у домашнего очага, - не мужчина». И второе: «Как родную землю, надо беречь язык».