Железный прапор
Шрифт:
– Да ты сирота, братец! – проговорил Игорь, обращаясь к медвежонку.
Спуск с дерева занял куда больше времени.
– Жаль мамку-то, что скажешь? – Он трепал за ухо жавшегося к нему малолетнего Хозяина, а тот только укал да урчал утробно, да все косил сизым глазом на мертвую мать…
– Ладно… Посиди-ка ты тут или погуляй, если хочешь, а я пока делом займусь – мамку твою похоронить бы надо, да и… Шуба ей уже ни к чему, а мне в самый раз – что-то хреново мне, братец.
Медвежонок, словно поняв, что такие зрелища не для его малолетних глаз, смылся куда-то на несколько часов.
Игорь тем временем ободрал с мертвой, но еще теплой медведицы шкуру и, выдубив ее на скорую руку, где ножом, где лопаткой, сделал себе пончо. А затем долго и упорно копал огромную яму-могилу – редкий таежный житель удостоился такой чести быть похороненным.
Между тем совсем стемнело. И косолапый малыш вернулся к Игорю.
– Ну, что, дружище? Будем ночевать, что ли?
Ему становилось все хуже и хуже. Игорь чувствовал, что у него жар. И хоть спелая, насыщенная витаминами лесная малина поддержала его, но от болезни не избавила – Медведя начинало понемногу трясти… Потому, плюнув на все, он решил заночевать на этой полянке, около могилы медведицы…
Ему, на удивление, удалось выспаться. Он даже почти избавился от боли, разрывавшей его живот… Все просто. Маленький Хозяин Тайги, учуяв родной запах, исходивший от «пончо» Медведя, сделал то, что делал, наверное, с самого своего рождения – забрался под «материнскую лапу», да так там и заснул, прижимаясь спиной. И этот маленький пушистый комок принес изболевшемуся телу Медведя облегчение. Да что там! Игорь спал! Нет, конечно же, не так, как дома или в гостях у Лешего, но он сумел поспать несколько часов кряду…
– Ну, что, друг сердечный? Расставаться нам пора, – проговорил Медведь, обращаясь к своему маленькому «родственнику». – Пойду я. Мне, малыш, большую сволочь поймать нужно… А ты тут оставайся. Место это мамкой твоей меченное – никто чужой не сунется. Малины дай тебе бог хоть четверть до зимы съесть. От голода не пропадешь – не такой уж ты и маленький уже. А там, глядишь, и в спячку заляжешь… Ну, а по весне совсем уж взрослым будешь… Так что, оставайся, «родственник»…
Он потрепал на прощанье доверчивый загривок и пошел по едва заметной тропке, ведущей, если верить компасу, на север. А малолетний топтыгин остался сидеть на поляне, не понимая, почему же его родной запах не позвал его за собой… …Болезнь немного отступила, но Медведь понимал, что это всего лишь временно, и потому напрягал все оставшиеся силы, чтобы побыстрее выйти из «малиновых джунглей» и продолжить свое дело. Не в его правилах было отступать, да и простить Бобру Зяму он не мог…
Через три часа он вышел наконец-то из малинника и прямиком угодил в засаду…
Он, как и вчера, неожиданно вывалился из зарослей и попал в «капкан» уже знакомых объятий.
– Фу-уф-ф! – вздохнул Игорь и всей пятерней зарылся в шерсть знакомого загривка. – Напугал ты меня, свинтус!.. Ты как меня догнал-то, а? Кого спрашиваю?
Косолапый спутник радостно, совсем уж как-то по-собачьи, скакал рядом и по-своему радовался. А вот Игорь был озадачен.
«Ясно, что он, говнюк, идет за знакомым запахом, – размышлял Медведь, следя за резвящимся медвежонком. – И просто так не отстанет… И что делать? А может, бог с ним, пусть идет… В конце концов, он дикий таежный житель – чужой запах учует сразу, за ним только следить внимательно, да и все. И… Если уж совсем прижмет жизнь – вот оно, мясо, которое еще и само себя переносит с места на место…»
– Ладно. – Медведь принял решение. – Пойдем, если хочешь… Давай-ка я тебя назову как-нибудь – мужику без имени никак нельзя.
Медвежонок подбежал к Игорю и, словно понимая человеческую речь, уставился прямо в глаза.
– Ну, что смотришь, помощничек? Как назвать-то тебя, а?
И тут будто молния ударила в мозг Медведя, и он вспомнил…
Он вспомнил христианские традиции. Он вспомнил, почему усопшего отпевают на девятый и сороковой день, на полгода и в год… Вспомнил и испугался…
– Гриша? Это ты?..
По христианским законам душа усопшего отлетает к Всевышнему только на девятый день. А до этого времени она находится среди живых и может принимать самые причудливые формы, напоминая о себе, особенно на погостах. Потому-то, похоронив, туда и не ходят до девятого дня… Другое дело с невинно убиенными. Их душа мечется и вопиет об отмщении…
Медведь перекрестился:
– Та шоб меня покрасили в зеленый цвет прямо сейчас!
Возможно, все это было бредом воспаленного болезнью мозга, но то, что произошло дальше, какому-либо разумному объяснению не подлежит…
Зяма имел привычку после успешно завершенного задания делать «Yes». Ну, знаете, как это: правый кулак сжат до побелевших косточек, рука согнута в локте, а локоть идет резко вниз, можно навстречу с левым коленом, а можно и просто так, прогнув спину назад, но при этом орать во все горло: «Ye-e-es-s!» И откуда только это было у таежного пацана?..
Косолапый малыш сел на траву, вытянув вперед задние лапы, и… Подняв вверх правую переднюю, подал голос:
– М-мэ-э-э!!!
– Мать твою!.. – перекрестился Медведь. – Ладно, «родственник», будешь Гришей… Только… Ты уж не подводи меня – тезка твой не имел такой привычки… …И «родственники» пустились в путь вдоль кромки малинника.
И нашли следы. Совсем недалеко.
Примерно в километре от того места, где Хозяин Тайги обрел свое новое имя, Медведь увидел довольно свежий след. Вернее… Он увидел, как вдруг зафыркал и встопорщил загривок Гришка, а потом уж и сам нашел…
След был тот же – Бобра. И прошел он тут не более двух часов назад – видимо, малинник был больше, чем показалось Игорю. Только пройдя все вчерашние перипетии, Медведь потерял не больше часа. И это радовало и вселяло надежды на скорый конец этой «опупее»…
Но… Была в этих следах одна большая странность.
Примерно через каждых пять-шесть метров на траве лежала небольшая, свернутая в колечко стружка… При этом след был именно двухчасовой давности…
– Че он там строгает, Гришка? Как думаешь? Может, с головой уже успел поссориться? За месяц-то в тайге… Как думаешь?
– Фр-р-ры!!! – замотал косматой головой Гришка.
– Вот и я думаю… Но что-то же он строгает!..
Они так и шли по следу Бобра, вернее, по стружкам примерно до полудня. Дальше стружек не было.