Железный Совет (другой перевод)
Шрифт:
– А что мы можем поделать? – говорят поселяне. Они заражены вялостью и долготерпением.
Необычайное спокойствие владеет Иудой с тех пор, как железная дорога прошла сквозь его любимое болото. Точно сквозь стекло смотрит он на мир.
Для пастухов он – источник рассказов о городской жизни. Те не возражают, когда Иуда разбивает рядом с ними свою палатку. Они благодарны Иуде за то, что он не такая скотина, как мужики с вечного поезда. На ломаном рагамоле они задают множество вопросов.
– А правда, что от дороги молоко киснет?
– А правда, что от нее детишки помирают в утробах матерей?
– А правда, что от нее рыба в реках дохнет?
– Как зовут дорогу?
– Я был там, где ее конец, – отвечает Иуда; вопрос: «Как зовут дорогу?» – приводит его в замешательство.
Он находит молодую женщину из местных, которая соглашается лечь с ним. Ее зовут Анн-Гари. Она несколькими годами моложе его, дикая и хорошенькая. Иуда думает о ней как о девушке, хотя ее восторги и пристальные взгляды, как кажется ему порой, больше пристали зрелой расчетливой женщине, а не юной простушке.
Иуда хочет взять Анн-Гари с собой – все равно она потеряна для своей семьи и деревни. Таких, как она, немало – двое-трое юношей и множество девушек, наэлектризованных появлением крутых рабочих парней и огненным дыханием паровозов. Родители обливаются слезами, а девицы продают скот строителям на мясо или меняют его на побрякушки из резных раковин, сделанные в железнодорожных мастерских. Юноши-пастухи вступают в бригады землекопов и засыпают русла рек. Девушки находят другие возможности.
Анн-Гари не принадлежит Иуде; он не может ее удержать. Их первая встреча состоялась, когда она была распалена дорогой и бросила свою девственность к его ногам со страстью, которая, как знал Иуда, не имела к нему никакого отношения. Он выжал все из тех нескольких дней, когда девушка принадлежала ему, и никому больше, словно старался запомнить ее как любовь всей своей жизни. С его стороны в этом не было никакой аффектации, только проигрывание роли; он дарил себя ей. А она, повиснув на Иуде, все время смотрела через его плечо, будто искала еще чего-то – не лучше, но больше. Скоро у Анн-Гари появились друзья. Она стала приходить к Иуде в деревню, принося запах других мужчин.
Ее рубленый рагамоль изменился. Девушка стала пользоваться сленгом, нахватавшись у молотобойцев городских словечек. Иуда чувствовал, что за ее опьянением свободой скрывается холодный беспощадный интеллект и жажда знаний. Он показал Анн-Гари големов, которые выходили у него все сильнее и крупнее. Те позабавили ее, но не больше, чем тысячи других вещей.
Среди обитателей лагеря вспыхивают стычки. Шлюхи, которые покорно последовали за землекопами в эту глушь, отколовшись от основного лагеря, оскорблены появлением соперниц, деревенских девиц, не ждущих платы. Многие рабочие и сами напуганы этими ненасытными самками, которые не продают и даже не отдают любовь, а требуют ее. У них нет правил. Они не знают запретов: некоторые даже пробуют связаться с лагерными пленниками, закованными в цепи переделанными. Те в ужасе сами бегут к надсмотрщикам.
Однажды холодной ночью Анн-Гари прибегает к Иуде перепуганная, грязная, окровавленная и избитая. Произошла драка. Толпа проституток прочесывала палатки. Они растаскивали любовников, держали мужчин мертвой хваткой благодаря численному превосходству, а каждую женщину тщательно проверяли. Местных, не берущих платы, выволакивали наружу, мазали машинным маслом и валяли в перьях. Жандармы сочувствовали профессионалкам, а потому не вмешивались.
Анн-Гари была с мужчиной на краю лагеря, когда ее настигло правосудие горластых шлюх. Она отбивалась кулаками, пустив в ход свою недюжинную силу деревенской девчонки: троих сбила с ног, четвертую – женщину постарше – пырнула в живот буравом. И сбежала прочь от своей побелевшей жертвы.
Иуда никогда не видел ее такой смирной. Он понимает, что ничего страшного не произошло. Никто не умер, и вряд ли умрет – буравчик-то крохотный. Местные получили свой урок, а о сопротивлении Анн-Гари никто и не вспомнит. Но страх, который внезапная вспышка насилия поселила в ее душе, не проходит, и Иуда отчасти рад этому, потому что теперь он, может быть, сумеет уговорить девушку поехать с ним. Ему надоела глушь, он хочет послать железную дорогу ко всем чертям и поехать домой; а еще ему нужен свежий взгляд, чтобы увидеть вещи по-новому.
Два дня они идут пешком к умирающей станции, к поездам. Покупают билеты в третий класс. Иуда наблюдает за Анн-Гари, которая смотрит в окно на редеющую траву и деревья, на реку, которая остается сбоку от них, на глубокие раны земли, на тьму тоннелей. Часами они сидят в молчании, слушая мерный стук колес, и мчатся к городу, в котором Иуда не был несколько месяцев, а Анн-Гари не бывала никогда.
Иуда снова в Нью-Кробюзоне и хлопает глазами, точно деревенщина. Они с Анн-Гари разбили палатку на Худой стороне, на крыше здания. Оттуда хорошо просматривается остов Крупнокалиберного моста, который давно превратился в волнолом: разводную секцию заклинило во время прохода судна, и она заржавела.
По дороге все страхи Анн-Гари испарились, и ничто не мешает ей исследовать Нью-Кробюзон. Каждый день она возвращается к Иуде, взволнованно рассказывая ему все подряд. Вот она в первый раз увидела хепри.
– Тут есть женщины с какими-то тараканами вместо голов, – сообщает она.
Затем Анн-Гари осмотрела Ребра.
– Здоровенные такие, выше деревьев. Старые, твердые, как камень, кости торчат из-за крыш. Какая-то тварь издохла, и весь город стал ей могилой.
На поездах надземки она объездила весь город, от Травяной отмены на востоке до Вокзала, от Звонаря до станции «Холм» и Низин.
– Там есть один холм, у его подножия какие-то трущобы, вокруг них лес, но поезда туда не ходят, хотя там есть рельсы.
Это станция среди Строевого леса, на запасных путях. Ею давно не пользуются. Иуда слышал о ней, но никогда не видел своими глазами. Анн-Гари отправляется в Расплевы – опасное гетто, где живут опустившиеся горожане, а над их головами – редкие гаруды. Она смело шагает по вонючим, заваленным отбросами улицам в лес, к заросшим развалинам станции, а потом возвращается на поезде в Собачье болото и рассказывает обо всем Иуде. Девушка заново открывает для него Нью-Кробюзон.
Она рассказывает ему про Дом фуксий, про площадь Биль-Сантум и про Горгульев парк, про купол над кактусовым гетто, про зверинцы и прочие места, многие из которых Иуда в последний раз видел ребенком, а то и никогда. Она рассказывает ему о разных расах, которые встречаются на улицах. Ей нравится бывать на базарах.
Иуда зарабатывает им обоим на пропитание, развлекая народ соломенными големами. Однажды он сооружает из дерева фигурку покрепче, соединяя ее цепочками вместо шарниров. К ее рукам и ногам он привязывает веревочки и, пока его магия заставляет куклу танцевать, дергает за них, притворяясь обычным кукловодом. Зеваки охотнее расстаются с деньгами, когда видят в нем простого кукловода, а не мага, оживляющего материю.